Другие сказки

Предисловие: Зал Сказок

Сказки, как известно, бывают разные. Взрослые делят сказки на "волшебные" и "бытовые". На самом деле, неволшебных сказок в природе не существует. Дети это знают хорошо. Просто, в одних сказках волшебство очевидно: ну, феи всякие, палочки волшебные, превращения... А в других волшебство спрятано под самыми обычными вещами. Поэтому, некоторым взрослым будет полезно почитать сказки в этом Зале вместе с детьми. И если дети будут добры, они объяснят родителям, где спрятана самая настоящая магия в якобы "неволшебных" сказках.

Содержание

Колыбельные для непослушной ведьмочки / Память волшебницы / Принц-гусеница и его радость / Бабушкино наследство / Сказка о том, как закончилось волшебство (Кара Аллотия, она же Дочь Дождя)

Глаза змеи / Глаза, на дне которых иное солнце (Сауриваа)

Лес / Мертвый дом / Странная девочка / Учитель по имени Одиночество / О реках / Белый Человек / Кот (Васса)

Слезинка Тролля (сказку нашла в сети и перевела с английского Вежжна)

Девушка и журавль / Как один человек в дальнюю деревню ходил (Зау Таргиски)

Кто-то родной (MarGelaene)

Сказка о зерне / Сказка о принцессе (Ивинтерра)

Несуразное / Ожидание / Возвращение домой / Сказка про то, как на мужчин какая-то гадость напала / Эпизод / Самый лучший мир / Крылышки / Сказка о сомневающейся девочке / Зачем с людьми здороваться (Кудесница Ладо)

Лучшая награда / Колдунья (Каттрин)

Как Бабе Яге жить нелегко / Про настоящее волшебство (Лиза)

Золотые косы / Сказка о ветрах (Уна)

Койот / Две сестры (Тикка)

Зеркало / Cеверный ветер (Наташа)

Сказка Владимира Галкина: Седой медведь (сибирский сказ)

Самое прекрасное сердце (притча, кто автор - не нашли)

Кристаллы памяти (Дорен)

Три дочери Бриджет О'Малли (Wedma)


Источник: сайт "Заколдованный Замок"

В глухой деревушке, такой маленькой и ветхой, что и название ее уже мало кто помнил, жила со своей бабкой (родители ее уж два года как умерли) маленькая девочка. Звали ее Винетт, и только суровая бабушка называла ее полным именем Гвендолина. Вела она обычную деревенскую жизнь: помогала пасти коров, кормила свиней и кур, ходила за свиньями, по воду отправляли ее иногда, а вообще, не загружали особенно работой – маленькая еще. И вот, когда выдавалось свободное время, Винетт тут же бежала в лес, что был неподалеку. Лес тот, надо вам сказать, был прекрасен: могучие дубы, изящные ясени и липы, а на полянах попадались порой и женственные ивы; весь лес был пронизан тропами, по которым так и тянуло идти куда глаза глядят, а на одной из полян было загадочное лесное озеро, в котором жила ондатра со странными, какими-то слишком человеческими глазами. Винетт очень любила этот лес и знала все тропинки и полянки; ни дня она не могла прожить, чтобы не побродить по ним, не поведать мудрым деревьям свои тайны, не поделиться своими сомнениями, не попросить совета в беде. Несмотря на то, что в умирающей деревне она была единственным ребенком, ей никогда не бывало одиноко – лесные травы и деревья были ей друзьями, да и с ондатрой из озера Винетт поладила – та ее не боялась и с любопытством вылезала из воды и подолгу глядела на девочку.

Что ж, так вот и росла наша героиня, и бед не знала, но однажды приехала к ним из города Юлита Мартагон, двоюродная сестра Винетт. Приехала она в столь нелюбимый ею деревенский быт, чтобы собрать гербарий – выполнить школьное задание. Гвендолина была рада приезду кузины и во всем пыталась услужить ей, тем более что Юлита была на два года старше (а Винетт исполнилось к тому времени 13). И на третий день пребывания родственницы в деревне она решила показать ей самое дорогое, что было у нее – лес.

Юлита была горожанкой и настоящий лес видела, пожалуй что, впервые. От целебного лесного воздуха бледное лицо ее зарумянилось, а сердечко забилось чаще, и ей самой показалось, что она прямо-таки влюбилась в этот лес с первого взгляда. Какой-то детский восторг и жажда самоутверждения, самовыражения захватили ее. Юлита хотела поделиться своими мыслями с сестренкой, но та куда-то пропала, а потому она стала развивать их в одиночестве: “Я хочу знать об этом лесе все. Хочу понимать шелест листвы, язык птиц и зверья, говорить с камнями. Хочу, чтобы всякая тварь здесь была в моем подчинении. Я хочу стать мудрой правительницей этого леса. Но сначала придется изучить его хорошенько”. И Юлита Мартагон пошла собирать гербарий. “Это нехорошо, что я рву без разбора травы и ломаю ветви деревьев, но я ведь хочу познать лес – это благая цель, к тому же я люблю это место, а значит имею право. Лес простит мне”, - думала она, и совесть ее была спокойна. Спокойна она была и на следующий день, когда Юлита решила посмотреть, как горит живое дерево, и потом, когда она ненароком осквернила священный родник, к которому люди ходили со всей округи. Ее убаюкивала мысль, что она не собирается мучить лес вечно – вот изучит его хорошенько, а там уж начнет действовать исключительно во благо.

И вот как-то раз Юлита забралась так глубоко по тропе, как никогда не заходила раньше. Из-за густых кустов справа послышались голоса, в одном из которых Юлита признала свою младшую кузину. Девушка просунула голову там, где было меньше ветвей, и ее взору открылась поляна, со всех сторон закрытая кустарником – ни одной тропочки не вело сюда. Стараясь остаться незамеченной, Юлита стала смотреть и слушать.

- … дедушка Няй, давно я уже хожу на эту поляну, чтобы поговорить с тобой, но до сих пор мне не понятно, кто ты такой, отчего живешь один в лесу и скрываешься от людей.

- Да, девочка моя, пришло, видно, время рассказать о себе. Видишь ли, я… ну, не человек.

- Да уж это-то всякий увидит! Мы, люди, не такие глупые, как ты думаешь. Только вот кто же ты? Леший что ли? Да имя-то у тебя странное какое: Виняй Солюс. Разве ж леших так зовут?

- Ох, егоза! Погоди. Ты послушай, не перебивай старика. Я никакой, конечно, не леший, и произошел я совсем от других существ, но об этом тебе пока знать не положено. А живу я тут, потому что нравится мне этот лес, а стоит он бесхозный, вот я тут пока за хозяина – жалко же.

- А куда ж хозяин-то делся?.. Мне ведь с детства бабки деревенские говорят, что у всякого леса есть свой Хозяин.

- Да вот был тут один, только людей любил слишком, помогал им во всем, доверять им стал. Но люди, они такие… знаешь ли. Воспользовались его добротой, да и уничтожили. А он молодой еще был, бессемейный, вот и осиротел лес.

- Тогда понятно мне, дедушка Няй, почему ты от людей прячешься. Но вот мне-то ты почто показался? Вдруг я тебя погубить вздумаю?..

- Хе-хех… Зачем тебе? Я же вижу, ты добрая, лес любишь…

Юлита стояла, затаив дыхание, все это время, и неожиданно ей пришла мысль, и от дерзости этой мысли взволновалось сердце, стук его, казалось, слышен был далеко вокруг. Девушка, не помня себя, побежала в деревню – ей надо было обдумать все хорошенько.

Когда она подслушивала в лесу, то сперва испугалась: оказывается, у леса есть Хозяин, и не будет ли ей чего за ее проделки; потом ей захотелось увидеть собеседника кузины. Рискуя быть замеченной, Юлита подальше высунулась из кустов, и жалкое зрелище предстало перед ней: скорчившись, сидел на траве и без того маленький и сухонький старичок, сплошь обросший длинными волосами; казалось, толкнуть его нечаянно – тут старикашке и конец.

“Как это просто, - подумала Юлита, - избавиться от деда и занять его место. И моя мечта стать правительницей леса сбудется! Да ведь если бы этот старикан был хоть на что-то годен, он бы узнал о моем присутствии”.

А Виняй Солюс знал. И его глаза, огромные синие глаза, способные утопить в своей пучине рассудок каждого, кто глянет в них, наводившие ужас и восхищавшие, полные Силы, глаза, которых не видела Юлита Мартагон, были полны печали и злобы, ибо видел он все в настоящем и прошлом, да многое в будущем. Видел и знал, что менять ничего нельзя, и коль уж лес вздумал мстить, значит, так надо.

Привести в исполнение свой замысел Юлита решила не следующий же день, с каковыми мыслями и легла спать в комнате, где жили они с кузиной.

Винетт вернулась далеко за полночь – она любовалась звездами – и услышала в темноте тихое бормотание: Юлита разговаривала во сне. Подойдя ближе и прислушавшись, Винетт узнала все. И гнев наполнил ее сознание, руки потянулись к горлу спящей кузины. Однако та, видимо, что-то почуяв, открыла вдруг глаза, посмотрела на освещенную луной Винетт, схватила нож, которым срезала растения для гербария, и заколола сестру. Что-то будто бы вело ее, и она решила не откладывать второе убийство до утра. Босиком, в ночной рубашке, она побежала в лес с окровавленным ножом в руке.

На поляне нашла она Виняя Солюса; он сидел, задумавшись, спиной к ней и, казалось, был целиком погружен в себя. Юлита сделала пару шагов к нему, и тут Виняй Солюс повернулся и поймал ее взгляд. Ужас охватил девушку, она хотела бежать, но не могла двинуться с места. И не было больше перед ней чахлого старичка, а что она видела, того человеческим языком не описать, да оно и к лучшему. И неимоверной силы голос зазвучал в ее голове: “Скоро ты поймешь свои ошибки и раскаешься, но муки совести будут вечно терзать тебя, ибо я дарую тебе бессмертие. Ты хотела стать здесь хозяйкой? Ты станешь ею. Но ты не сможешь выходить за пределы леса, и не сможешь делать ему зло. Ты будешь служить ему всю свою бесконечную жизнь. И ты возненавидишь его, ибо он ненавидит тебя. Прощай же, Хозяйка!” - сказал он с усмешкой и исчез.

С тех пор никто из людей не видел Юлиту Мартагон, Хозяйку Леса, а в шелесте деревьев слышался многим довольный, но злой смех.





Недалеко от одной когда-то деревушки, превратившейся ныне в большой дачный поселок, есть прекрасный лес. Кажется, это одно из тех редких мест, в которых можно еще скрыться от всей этой гадости рутинной жизни, очиститься от серого налета цивилизации. И, войдя в эту обитель такого простого и понятного человеческой душе природного волшебства, иные начинают безудержно рыдать, чувствуя, как все вокруг, словно целебный бальзам, залечивает их израненную сущность какой-то светлой печалью, а излечившись, избранные слышат в ласковом шепоте листвы слова. Слова, складывающиеся в историю о любви счастливой и любви самоотверженной, о памяти, о долге и ответственности. Этому лесу есть, что поведать.

Много лет назад в маленьком домике где-то на окраине деревни, от которого теперь и следа не осталось, жила старушка. Старушка была добрая, хозяйство содержала в порядке и особенно много выращивала земляники, ведь ее так любила маленькая внучка, приезжавшая на лето. Веда была любимицей всей деревни: как только наступало лето и округу оглашал звонкий голосок этого маленького чернокудрого существа, к старухиному дому стекались деревенские с подарками, специально припасенными для дорогой Ведушки. “Вот, - с некоторой грустью думали они, - вырастет наша девочка, красавицей станет, забудет про нас в своих городских заботах”.

И Веда росла, с каждым годом все хорошела и все дольше пропадала летом в соседнем лесу. Ходили слухи, будто она ходит к тамошнему Хозяину, но слухи то были добрые, ибо лес в деревне ценили, относились к нему с уважением и даже любовью; еще бы, подобный лес поискать надо.

Любая деревня полнится слухами, однако нет дыма без огня. Поначалу Веда, вполне оправдывая данное ей при рождении имя*, часами просиживала у лесного озера, наблюдая за движением водорослей и танцем водомерок, а в один прекрасный день в рисунке водорослей почудилось ей лицо прекрасного юноши. Она встряхнула головой, протерла глаза, но наваждение не исчезало. Она подняла взгляд: над ней стоял человек. То есть это было существо, в человеческой природе которого девушка ничуть не усомнилась: он был достаточно высок, имел длинные, до пояса, рыжие волосы, слегка волнистые, светлую кожу, зеленовато-голубые глаза и изящно вздернутый нос в веснушках. На вид человек был достаточно молод. Веда поднялась и вопросительно посмотрела на юношу.

- Дермот, - сказал тот, протягивая руку для приветствия.

- Веда, - ответила девушка, скрепляя знакомство рукопожатием. Рука у Дермота была сильная. – Ты не из деревни, да и вид у тебя какой-то нездешний. Откуда ты?

- Я живу здесь, о прекраснейшая. Я – Хозяин этого леса.

- Ах… Так это, значит, правда? Но ты… ты так похож на человека…

- Я и есть человек. Точнее, был им много лет назад. Я потерял счет годам, с тех пор как был изгнан из родной страны, и судьба привела меня в этот лес. Поначалу я тосковал по изумрудным холмам любимой Ирландии, но тоска понемногу притупилась, и я стал замечать, что лес вокруг тоже достоин любви. Я стал ухаживать за ним. Через некоторое время я приметил, что не старюсь, и еще мне были дарованы странные свойства и способности. Полагаю, этот лес изменил меня. Но за все это время чувства мои не угасли, и я порою ощущаю жестокую боль от того, что нет у меня родного очага, что далеко моя страна и что нет рядом прекрасной девушки… такой, как ты, принцесса.

- Расскажи мне о своей родине, - попросила Веда.

И он рассказывал ей долгими летними вечерами на берегу озера или в его скрытом от посторонних глаз шалаше о древних королевствах Ирландии, о море, которого она никогда не видела, о своей жизни, о лесе. Он открывал ей лесные тайны, учил языку зверей и птиц, и с каждым днем Дермот все яснее понимал, что любит ее. Однако Веда видела в нем лишь хорошего друга, почти что брата, ибо сердце ее уже тогда было отдано другому. Дермот знал об этом и не открывал ей своих чувств.

Вскоре Веда стала женой тому человеку, и они решили переехать в другой город. Она приехала в деревню попрощаться с Дермотом. “Желаю тебе счастья, - сказал он. – Знай: если что-то случится, я всегда готов помочь тебе”. Девушка поблагодарила его и ушла.

Три счастливых года провела она с любимым, а потом он, сам того не ведая, перешел дорогу недобрым людям. Они хотели его смерти, и настала пора скрываться и убегать от погони, менять города и имена. Нигде не было им покоя. И Веда вспомнила об Дермоте. Враги следовали за ними по пятам, однако им удавалось добраться до леса, и – о, чудо! – злые люди не могли войти в лес – словно натыкались на стену. Дермот не пускал их.

Веда с семьей решили переждать в шалаше, но жаждавшие крови бандиты встали лагерем у леса и не собирались уходить. Однажды Дермот подошел к Веде и сказал:

- Им нужен только твой муж, тебя и твоего маленького сына они не тронут. Я приму облик твоего мужа и сдамся им, а вы подождите, пока они уйдут, и уходите.

- Но почему ты делаешь это?

- Потому, что я люблю тебя, принцесса. Люблю больше жизни. Прощай, - и он ушел, и сделал все, как сказал, а они подождали немного и уехали жить в большой город, подальше от тех людей.

Через несколько лет они решили почтить память Дермота и навестить те места. Сердце Веды сжалось от увиденного: лес чернел морем печали, не было птиц и зверья, и вокруг раздавались зловещие звуки – древесный сок капал на прошлогоднюю листву, деревья плакали. И она не смогла уехать. Она оставила семью и поселилась в старом шалаше Дермота.

Обретя новую Хозяйку, лес расцвел лучше прежнего, еще больше наполнился очарованием и волшебством. А счастливчикам и по сей день доводится увидеть мелькнувшие то тут, то там черные кудри Веды, а иногда и ее прекрасное молодое лицо и неизлечимо грустные глаза.



В одном лесу в семье медведей жил маленький медвежонок по имени Шуша. Родители все никак не могли на него нарадоваться: такой косолапенький, упитанный, такой сладкоежка, симпатичный такой. Вобщем, рос Шуша всему лесу на загляденье. И вырос бы, наверное, и завел бы семью, и был бы всем медведям медведь, если б не случилось ему в одно погожее утро выйти поиграть на большую лесную поляну.

Семья у Шуши, надо сказать, была большая, даже по медвежьим меркам, а вокруг был густой лес, так что, кроме своих сородичей да других лесных зверей, он отродясь никого не видел. А тут случилось ему забрести далеко от берлоги, да вышел он на ту самую полянку – земляничкой полакомиться. Наелся Шуша – и давай по траве кататься. И тут увидел наш медвежонок над собой небо, синее-синее, как ягоды голубики или весенние цветочки, и облака, которые он и не знал даже, с чем сравнить, но подумал: “Наверное, они теплые… и мягкие. Как моя мама”. И так захотелось Шуше оказаться там, наверху!

В это время гордый орел пролетал над поляной, и медвежонок вспомнил из рассказов своей очень старой и очень мудрой прабабки, что эти птицы зовутся орлами, в лесу не живут, и… Тут Шуше надоело вспоминать, потому что он твердо понял, что он тоже хочет вот так вот летать, величественно расправив крылья. “Наверное, я случайно оказался среди медведей, - подумал медвежонок. – А на самом деле я орел”.

Вернувшись домой, Шуша первым делом рассказал всей семье о своем неожиданном открытии. К его удивлению, медведи несколько огорчились, а некоторые, вообще, стали смеяться – мол, и не орел ты вовсе, а псих. Но Шуша снисходительно отнесся к невежественным родичам и, несмотря ни на что, упорно день за днем уходил на свою полянку, где часами глядел на небо.

Вскоре, однако, старшим надоело подобное поведение Шуши, и они поставили его перед выбором: либо он признает себя медведем, либо уходит из леса. И медвежонок ушел – он решил пойти к своим “настоящим” родственникам – орлам.

Долго ли, коротко ли шел наш медвежонок, но вышел он, наконец, к орлиным гнездам. “Я тоже орел, - говорит. – Возьмите меня к себе”. Жалко стало орлам медвежонка, и взяла его к себе в гнездо одна орлица, у которой вся семья в тот год погибла. Первое время жил себе Шуша и жил, и никто его не трогал особо, но и орлиному терпению приходит когда-нибудь конец: “Если ты и дальше хочешь жить среди нас, то мы будем учить тебя, как должен вести себя настоящий орел”. Шуша обиделся, ведь он и так был орлом, и сам знал, как себя вести. Орлы разозлились и прогнали медвежонка.

Шуша побрел по полям, по лесам, вдоль ручейков и через овраги. И пока шел, он понял, что орлы-то, наверное, были правы, что не стоило ему так на них обижаться. “Ничего, - подумал он, - в следующий раз я буду умнее”, - и побрел дальше. А ведь мог бы вернуться… Но Шуша был медвежонок гордый, и открыто своих ошибок признавать не хотел.

Он устал, ему наскучило брести в одиночестве, и решил Шуша вернуться в свою медвежью семью. Вот пришел он к медведям, а те его и спрашивают: “Ну что, признаешь себя медведем?” Однако и тут чрезмерная гордыня помешала нашему герою, к тому же он был упрям; “Нет”, - гордо сказал он и, тяжело вздохнув, побрел прочь.

Шуша совсем отчаялся: он твердо решил стать другим, но не хотел признавать этого перед теми, кто пытался вразумить его, а больше ему никто и не встречался.

Но вот однажды добрел он до болота и увидел там странное существо, похожее на большого черного червяка. “Здравствуй, червяк!” - обрадовался Шуша. “Я не ччччервякк, - прошипело существо. – Я гадюка”.

- А почему ты такая длинная и тонкая?

- Потому что я живу на болоте – мне так удобнее.

У медвежонка от отчаянья совсем помутился рассудок, он всей душой жаждал, чтобы его кто-нибудь чему-нибудь научил, пусть даже гадюка.

- А я тоже хочу быть гадюкой и жить на болоте, - промолвил он. – Научи меня…

- Хорошо. Тогда ползи за мной.

И Шуша лег на живот и пополз на болото. Но он был очень тяжелый, и болото засосало его. “Наверное, гадюки из меня не получится”, - подумал медвежонок, в последний раз видя синее небо, так похожее на ягоды голубики.



Гладь озера казалась тугой, плотной, но ненадежной. Настя знала: это как подушка, когда под неуязвимой, казалось бы, наволочкой скрывается вихрь нежных перьев, слегка уже пожелтевших, но все равно похожих на сказку. Когда-то Настенька случайно порвала подушку – мама и папа очень ругались, но с тех пор она знала твердо, что в каждой подушке прячется чудо. Вскоре после этого мама умерла. А потом и папа. И никто не запрещал рвать подушки, но Настя все равно этого не делала нарочно – так можно спугнуть чудо.

Девочка бросила в озеро камень – зеркало разбилось на тысячи мельчайших брызг. “Чудес не бывает”, - зло подумала Настя. Теперь, когда на нее, шестнадцатилетнюю сироту, в деревне и внимания никто не обращал, особенно сверстники, ей казалось, что радужные мечты ее детства были жестоким обманом. Да, когда-то каждый мальчишка был горд дружбой с ней, дочерью рыбака, ведь она так хорошо управлялась с лодкой, так мастерски удила рыбу… Прежде Настя так любила это озеро, и так ненавидела это место теперь! Однако до сих пор она каждое утро приходила сюда: здесь она всегда находила свежую рыбу, за счет которой она практически и жила.

Она не раз говорила себе, что рыбу кладет сюда кто-нибудь из деревенских из жалости к ней, и стыдилась себе признаться, что до сих пор верит в ту глупую сказку, которую придумала себе в детстве.

Когда Настя была совсем мала, отец не брал ее в лодку, а оставлял на берегу. Девочка играла с камушками, а когда ей совсем становилось скучно, она воображала, как ей теперь вспоминалось, что разговаривает с Хозяином озера, а потом, наговорившись с ним вдоволь, рассказав ему обо всех своих заботах, печалях и радостях, она закрывала глаза и представляла себя маленькой, не больше локтя, русалочкой – девочкой с серебристым рыбьим хвостом и длинными синими волосами. И в образе этой русалочки она путешествовала по озеру, заплывая во все его заводи и потайные закоулки.

Когда Настя подросла, отец научил ее обращаться с лодкой и рыболовной утварью, но Настя никогда, к недоумению всех мальчишек, не пользовалась своим умением. Дело в том, что она обещала Хозяину озера никогда не ловить в нем рыбу, потому что знала, каково было бы ей, попадись она на крючок, каково было бы нежным жабрам быть высушенными обжигающим воздухом, каково было бы осознавать, что видишь этот прекрасный мир, полный чудес, в последний раз.

Когда умерли родители, Настя повзрослела и поняла, что все то были глупости, детские фантазии, но что-то внутри не давало ей взять в руки отцовские удочки. “Глупая, - говорила она себе со слезами на глазах. – Глупая, тебе же нечего есть будет, если ты не будешь ловить рыбу!” Однако вскоре, приходя к озеру, ставшему словно занозой в ее израненной душе, но вновь и вновь притягивавшему к себе, словно звавшему, Настя стала находить там свежую рыбу. “Наверное, это Хозяин заботится обо мне”, - подумала было она, но тут же больно ударила себя по губам, словно не давая мыслям вырваться наружу.

Так шло время, а однажды в деревню приехали дачники: семья, в которой было двое детей, чуть старше Насти, оба мальчики, близнецы. “Городские” быстро стали верховодить среди местных ребят, ведь все так восторгались их рассказами о городской жизни! На Настю, однако, все по-прежнему смотрели косо.

Внезапно что-то отвлекло ее от воспоминаний: Настя увидела неподалеку близнецов, удивших с берега рыбу. Они сидели с таким важным видом, что Настя совершенно разозлилась и закричала:

- Эй, вы! Вас в городе-то, наверное, удочки забрасывать не учили?!

- А ты научи! – весело крикнул в ответ один из мальчишек, а другой, мерзко хихикнув, добавил:

- Научишь – будем с тобой дружить!

По их голосам Настя слышала, что над ней издеваются, но ухватилась за это обещание, словно тонущий за соломинку. Она вспомнила было про Хозяина, но тут же, злясь на себя за глупость, подумала: “А вот и прекрасный случай избавиться от этих детских сказок!” - и пошла к мальчишкам. В каком-то отчаянном порыве она забросила удочку в ответ на подзадоривания близнецов: ты, мол, учить вздумала, а сама сначала поймай что-нибудь. Почти тут же начало клевать. Поплавок дергался, словно заведенный, мальчишки застыли в одобрительном удивлении, и уже начали нетерпеливо шептать: “Ну, что же ты? Чего же ты ждешь?” А Настя застыла, как вкопанная, и не могла пошевелиться. Она все надеялась, хоть и знала, что напрасно, что все еще можно исправить, что вот сейчас поплавок перестанет дергаться, что рыба сорвется с крючка… Внезапно все поплыло у нее перед глазами, и тело пронзила ужасная, невыносимая боль. Настя почувствовала, что падает, и кто-то из мальчиков перехватил у нее удочку и резко дернул ее вверх…

Воздух пьянил и убивал одновременно, жабры мучительно высыхали, мир перед глазами гас, словно солнце на закате, прекрасный мир, полный чудес… И Настя поняла, что видит его в последний раз, что убила в себе чудо и теперь умирает вместе с ним…

Она очнулась уже под вечер. Озеро было спокойным, мальчишки ушли, оставив свое ведро для рыбы одиноко стоять на берегу. “Неужели это всего лишь привиделось мне? Неужели это только мои страхи, и они сыграли надо мной злую шутку? Да теперь же надо мной вся деревня будет смеяться! Припадочная, скажут!” С нарастающей злостью она поднялась и потянулась за ведром. Заглянув внутрь, она обмерла: в ведре лежала русалочка с серебристым хвостом и длинными синими волосами, маленькая, не больше локтя. Крючок с остатками лески мальчишки так и оставили в ее теле – побоялись вынимать.

“Умереть было бы легче, - внезапно подумала Настя. – А чудес больше не будет. Никогда”.

Жила на свете одна волшебница. Была она не добрая, и не злая, а просто – волшебница. А жила она в домике на окраине леса. За домиком у нее был небольшой сад, в котором росли разные травы и ягоды, и много-премного полевых цветов, а в домике у волшебницы была печка. Волшебница любила печь пряники, и в хорошую погоду окрестные дети приходили к ней, и они все вместе пили чай с пряниками и играли на лужайке перед домиком.

Неподалеку же от окраины леса возвышался холм, а на холме – замок, в котором жил тёмный колдун. И вот этот колдун непременно желал добиться руки волшебницы. Не то чтобы он ее любил, а просто жена завсегда в хозяйстве не лишняя, особенно если она волшебница.

И вот повадился темный колдун каждое полнолуние приходить к волшебнице и просить ее руки. Но дело в том, что в полнолуние в гости к волшебнице приходил совсем другой человек (о котором сказ будет дальше), и как-то раз она сказала темному колдуну: «Знаешь что, темный колдун, не приходи-ка ты ко мне больше в полнолуние. А приходи... ну, например, в последний день луны. Ведь ты же темный колдун, а это как раз самое мрачное время». И стал тёмный колдун приходить к ней в последний день луны.

Конечно же, волшебница всякий раз отказывалась выйти замуж за темного колдуна. Она говорила ему: «Нет, я не могу сегодня согласиться стать твоей женой, темный колдун, - у меня так болит голова». Или она говорила ему: «Ты знаешь, темный колдун, мне сегодня совершенно некогда – сегодня самое время собирать малину и варить малиновое варенье». И еще множество всякой чепухи она ему говорила, потому что если бы темный колдун узнал правду, он пришел бы в такую ярость, что целых две недели после этого шли бы дожди с градом, а всем людям в округе снились бы кошмары. Но в конце концов он так ей надоел, этот темный колдун, что она прямо сказала ему: «Я никогда-никогда на свете не стану твоей женой, темный колдун. Поэтому уходи-ка ты отсюда и никогда больше не возвращайся». И темный колдун ушел, и заперся в самой старой и развалившейся башне своего замка (такая это была развалина, что только дверь с замком от нее и осталась). И две недели после этого округу осаждали ненастья, а люди совсем потеряли сон – такие им снились ужасные кошмары.
Но вот через две недели опять приходит темный колдун к волшебнице.
- Ну и чего ты опять пришел, темный колдун? - сказала она ему. - Да еще в неположенное время – до последнего дня луны-то еще вон сколько!

- Видишь ли, волшебница, - отвечал ей темный колдун, - я в тот раз забыл у тебя спросить... почему ты никогда на свете не станешь моей женой?

- Ну, во-первых, - сказала волшебница, загадочно улыбаясь и глядя на мягко поблескивающие в лучах предзакатного солнца июльские травинки, - в моем маленьком государстве уже есть свой король, а во-вторых...

- В каком еще государстве? – недоуменно перебил ее вконец запутанный темный колдун.

- Ты бы лучше не перебивал, а дослушал до конца, - сказала ему волшебница. – Так вот, во-вторых, - продолжила она, - у тебя нос крючком, и у нас дети некрасивые будут.

- Так-так, - нетерпеливо поинтересовался темный колдун, который очень любил поговорить о политике, - а что там все-таки про государство и короля?..

- А в-третьих, - сказала тогда волшебница, - я не смогу жить под одной крышей с мужем, который не понимает метафор.

И темный колдун опять ушел ни с чем, размышляя, кто такие метафоры и так ли полезна в хозяйстве жена, замышляющая государственный переворот. Он опять отправился в свой замок, и там разом прочитал всю свою огромную библиотеку. На самом деле, темный колдун не любил читать – просто он очень любил запах книжной пыли, и книг у него в замке поэтому было ужасно много. И вот, прочитав все эти книги, он научился понимать метафоры и вознамерился во что бы то ни стало убить этого метафорического короля – тогда-то уж волшебница точно согласилась бы стать его женой (ведь метафоры он теперь понимал, а детей, красивых или нет, темный колдун вообще заводить не собирался).
Когда разведка донесла волшебнице о намерениях темного колдуна, она дала тому человеку, который приходил к ней каждое полнолуние (а вы ведь уже догадались, что именно его темный колдун собрался убить), волшебное кольцо. С помощью этого кольца можно было превратиться в птицу (причем всякий раз в разную, чтобы никто ни о чем не догадался). И вот каждое полнолуние он стал прилетать к ней в облике птицы. Он залетал в форточку (волшебница всегда держала ее открытой) и оборачивался человеком. Вот только, как и во всяком волшебстве, в кольце была своя загвоздка: оно действовало только до тех пор, пока волшебница помнила о его владельце.

Так шли годы. У волшебницы родилось двое сыновей. Правда, об этом никто-никто не знал, кроме нее самой (даже тот, кто прилетал к волшебнице каждое полнолуние, не знал об этом), потому что своих детей волшебница хорошенько спрятала, чтобы они росли в полной безопасности. Когда родился старший сын, она превратила его в желудь и посадила в землю возле крыльца своего домика. А младшего сына волшебница превратила в небольшой серый камешек и положила этот камешек в самый дальний угол своего сада. Ведь это был не простой камешек, а ее сын, и со временем он стал бы расти, а это могло привлечь чье-нибудь внимание.

Темный колдун, между тем, стал просто одержим идеей убить загадочного «короля». Он даже уже и забыл, зачем ему это понадобилось. Днем и ночью шпионы темного колдуна следили за домиком волшебницы. Но шпионы у него были еще глупее и недогадливее, чем он сам, и потому ничегошеньки не замечали.

И вот дети волшебницы подрастали, темный колдун все вернее превращался в маразматичного старикашку, а в домик на окраине леса все так же в полнолуние прилетали птицы. Но однажды в августе (как раз в полнолуние), когда тот, кому волшебница дала волшебное кольцо, превратился, на этот раз в черного дрозда, и летел к ее домику, волшебница вышла из домика в сад проведать своего младшего сына, но поскользнулась на мокрой от вечерней росы траве, и упала, и ударилась головой о камень. Да-да, о тот самый камень. И на несколько секунд она потеряла сознание, а когда очнулась, то ничего не помнила. Совсем ничего: ни своего имени, ни того, что она волшебница, ни того, что у нее есть дети. И конечно же, она совершенно забыла о том человеке, который навещал ее каждое полнолуние. Черный дрозд подлетел к домику, и влетел в форточку, но кольцо больше не действовало, и он не мог снова стать человеком.

Вот входит волшебница в свою комнату, а там сидит черная птица, и у нее кольцо на лапке. «Какая странная черная птица залетела в мой домик, - подумала волшебница. – Наверное, это означает, что я скоро умру». А потом она подумала: «А вдруг я уже умерла? И поэтому я так странно себя чувствую?» И волшебница вправду решила, что умерла. А черный дрозд вылетел в форточку и был таков.

Никто теперь не сможет сказать, сколько времени прошло с того самого дня. В тот момент, когда волшебница потеряла память, на много километров окрест все заволокли густые нескончаемые туманы. Местные жители подождали пару месяцев, а потом решили, что земля эта проклята, и все как один переселились в другие края. А темный колдун заболел чахоткой и умер у себя в замке, в полном одиночестве. И никто больше не приходил к домику волшебницы, и она жила в нем, думая, что она мертва и живет в потустороннем мире. Только черный дрозд каждое полнолуние исправно прилетал к ее домику, садился на ветку дуба и пел свои дроздовые песни.

Но однажды утром проснулась волшебница, выглянула в окно – а тумана нет, и светит солнце – настоящее утреннее солнце светит прямо в комнату сквозь листву молодого дуба. Тогда она вышла из домика и пошла гулять по саду, и оказалось, что из-под странного серого камня, который лежал у нее в саду (ей иногда еще казалось, что со временем этот камень все увеличивался в размерах), прорезался родник, и теперь оттуда била прозрачная ледяная вода и так красиво сверкала в лучах солнца!

И волшебнице захотелось умыться ключевой водой, но когда она подошла к роднику, родник тут же обратился в прекрасную и совсем юную девушку. У девушки были яркие и прозрачные голубые глаза, белая кожа и длинные светлые волосы. И когда девушка дотронулась своей прохладной ладонью до лба волшебницы, к той в один момент вернулась память. И волшебница тут же расколдовала своих уже совсем почти взрослых сыновей, растопила печь и напекла им пряников. Вот только того, кто прилетал к ней каждое полнолуние, она не вспомнила (и кто знает почему – все-таки чары очень странная штука).

Старший сын волшебницы стал художником, и всю жизнь провел в путешествиях, лишь изредка на пару дней приезжая домой погостить. А младший стал волшебником, как и его мать. Он взял в жены девушку из родника, и они все вместе поселились в домике на окраине леса. Правда, к домику пришлось пристроить еще несколько комнат, и теперь это не домик, а самый что ни на есть дом, но вернувшиеся в родные края местные жители все еще по привычке зовут его домиком.

А в замке на холме, где прежде жил темный колдун, говорят, поселился какой-то король. Правда, никто не знает, откуда он взялся. И когда-нибудь этот король, конечно, приедет на своем коне к домику волшебницы, и та пригласит его пить чай с пряниками. И они будут сидеть, и пить чай с пряниками, и им обоим будет казаться, будто они знают друг друга уже целую вечность. «Как странно», - будут думать они. Но это будет уже совсем другая сказка.

А того черного дрозда, кстати, больше нигде не видели.

Однажды жила-была принцесса. Только она не знала, что она принцесса, потому что жила она вдалеке от людей, в доме, в котором кроме нее жили только пауки и бабочки. И некому было сказать ей о том, что она принцесса. Беспокойные стрижи будили ее по утрам, они кричали ей: «Принцесса, принцесса, проснись! Солнышко встало, утренняя роса высыхает!» И принцесса просыпалась. Она открывала глаза, подходила к окну, распахивала его настежь, вдыхала свежий утренний воздух, сонно улыбалась и думала: «Вот глупые птицы! Ни дня поспать не дадут. И отчего это им вздумалось каждое утро кричать свои беспокойные песни, разговаривать на своем суматошном стрижином языке именно у моего окна?» Кузнечики стрекотали ей целыми летними днями напролет: «Принцесса, принцесса, выйди погулять в сад! Мы прострекочем тебе самые лучшие наши песни!» Сад перед домом принцессы был полон цветов: и розы, и лилии, и пахучий иссоп, и пряная гвоздика, и скромные белые колокольчики, и все-все цветы на свете распускались в этом саду, а ветви яблонь пригибались к самой траве под тяжестью своей ноши – такое это было лето! И принцесса, конечно, что ни день выходила в сад полюбоваться на цветы. Но она была человеком, и ни кузнечиков, ни стрижей решительно не понимала.

Как-то утром, когда роса уже растаяла, а солнце еще не пригрело, принцесса вынесла из дома свой старенький тюфяк, чтобы выбить из него пыль. Конечно, откуда ей знать, что принцессы не выбивают пыль из тюфяков, - ведь она даже не знала, что она принцесса. И вот она разложила тюфяк во дворе, и хотела уже было по нему ударить, как заметила, что прямо перед ней на тюфяке сидит маленькая гусеница.

«Здравствуй, гусеница, - сказала принцесса. – Что это ты делаешь на моем тюфяке? Ведь мой тюфяк – не листик, и его нельзя есть...» Но гусеница была гусеницей, и ни людей, ни тем более принцесс решительно не понимала. «Наверное, это заколдованный принц, - подумала принцесса. – Иначе что он делает на моем тюфяке?» И она посадила принца-гусеницу в кувшинчик, и он стал жить в ее доме, вместе с пауками и бабочками. Каждое утро принцесса кормила принца-гусеницу вкусными листиками, днем пела ему песни, а по вечерам рассказывала сказки. «Принцы должны любить сказки, - думала она. – Ведь в сказках так много принцев. И принцесс», - и она вздыхала, потому что ей становилось немного грустно, что она живет здесь одна, вдалеке от людей, и некому рассказать ей о том, что она принцесса.

Однажды вечером, когда принцесса, нагулявшись по лугу и собрав целый букет ромашек, вернулась домой и села рассказывать принцу-гусенице очередную сказку, она увидела, что в кувшинчике никого нет. Она обыскала весь дом, в каждую щелочку заглянула, но нигде не было принца-гусеницы. Еще целую неделю она оставляла в кувшинчике вкусные листики, на случай если принц-гусеница вдруг вернется, и передвигалась по дому исключительно на цыпочках, чтобы ненароком его не раздавить. И она днем по-прежнему пела песни, а вечером рассказывала сказки, ведь вдруг принц-гусеница просто обиделся на нее за что-то, и теперь прячется где-нибудь в доме, и ему грустно и одиноко, и тогда он услышал бы ее, и ему стало бы радостнее. Но неделя прошла, а принц-гусеница все не возвращался.

Тогда принцесса стала каждое утро выходить на луг. Она срывала одну ромашку за другой и гадала на них. Сначала она гадала: любит – не любит. Потом: вернется - не вернется. Потом она стала гадать: жив или мертв. А потом она услышала, как ромашки говорят ей: «Принцесса, принцесса, возвращайся домой! Тебе больше не нужны ромашки».

И принцесса вернулась домой, и у калитки ее ждал принц. Он держался, как принц, и был одет, как принц, и конь у него был самый быстрый на свете, как и у всякого принца.

- Здравствуй, - сказала ему принцесса. – А ты кто?

- Я принц-гусеница, - ответил принц. – И я люблю тебя.

- Принцев-гусениц не бывает, - грустно сказала принцесса. – Они бывают только в сказках.

Тогда принц вскочил на своего коня и уехал, и целый месяц не возвращался. А когда он вернулся, то коня при нем уже не было, и его красивые красные сапоги были совсем стерты, а его шляпа и плащ так выгорели, что было не понять, какого цвета они были прежде.

- Здравствуй, - сказала принцесса.

- Здравствуй, принцесса, - сказал он. - Я человек, и я вернулся к тебе.

- А откуда ты знаешь, что ты человек? – спросила его принцесса.

И он снова ушел, и не возвращался целый год. А когда он опять пришел к ее калитке, его босые ноги были стоптаны в кровь, а на голову вместо шляпы была повязана какая-то пыльная тряпка.

- Здравствуй, принцесса, - сказал он. – Я долго ходил по свету, и смерть едва не настигла меня в моих странствиях. Но теперь я точно знаю, что я человек. Ведь я могу понимать тебя. Я могу понимать все, что ты говоришь. Значит, я человек.

- Каждое утро, - ответила ему принцесса, - беспокойные стрижи будет меня. Они кричат мне: «Принцесса, принцесса, проснись! Солнышко встало, утренняя роса высыхает!». Каждый день кузнечики стрекочут мне: «Принцесса, принцесса, выйди погулять в сад! Мы прострекочем тебе самые лучшие наши песни!» И я понимаю, о чем говорят ромашки на лугу. Так может быть, и ты не человек? Может быть, ты – стриж, или кузнечик, или ромашка на лугу?

И он ушел опять, и его не было так долго, что принцесса забыла о том, что такое время. И тогда колокола на далекой-далекой колокольне сказали ей: «Пора, принцесса! Уже пора, принцесса!» И она услышала их, и вышла из дома, и пошла через сад за калитку, и через ромашковый луг пошла принцесса, и по мосту через речку, и еще так долго шла, что стоптала свои башмаки, и ноги свои стерла, и волосы ее так выгорели, что стали почти прозрачными, а кожа ее так загорела на солнце, что стала почти черной. И она пришла к далекой-далекой колокольне, и там на пыльной обочине дороги кто-то сидел, и седые его волосы спадали ему на плечи, а сквозь прорехи в его одежде была видна его иссушенная солнцем и ветром смуглая кожа.

- Здравствуй, - сказала ему принцесса. – Знаешь, когда ты уходишь, ты уносишь с собой мою радость. Когда ты уходишь, ни пауки, ни бабочки, которые живут со мной в моем доме, больше не кажутся мне такими родными и забавными, как прежде. Когда ты уходишь, ни беспокойные стрижи, ни стрекотливые кузнечики больше не могут заставить меня улыбнуться. И ни розы, ни лилии, ни пахучий иссоп, ни пряная гвоздика, ни скромные белые колокольчики, ни все-все на свете цветы в моем саду, ни созревающие на ветках яблоки больше не имеют для меня никакого значения, когда ты уходишь. Ты унес с собой мою радость, и теперь я пришла за ней.

- Я с удовольствием верну тебе твою радость, принцесса, если ты только скажешь мне, как это сделать, - сказал кто-то таким тихим голосом, как будто бы он уже давно умер.
- Ты должен пойти со мной, - ответила она. – Потому что ты и есть моя радость. Пойдем со мной, ты будешь жить в моем доме, вместе с пауками и бабочками, и я буду днем петь тебе песни, а по вечерам рассказывать сказки. А еще я научу тебя понимать, что говорят ромашки на лугу.

- О, я бы так хотел пойти с тобой, принцесса, - сказал кто-то. – Мне так нравятся твои песни, особенно те, в которых поется о прекрасных далеких странах. И я так люблю твои сказки, особенно те, в которых рассказывается о заколдованных принцах. И я бы непременно пошел с тобой... Но я ведь так до сих пор и не знаю, кто я такой. Как же ты сможешь пустить меня на порог?

- Зато я знаю, кто ты такой, - сказала принцесса и улыбнулась. - Ты принц-гусеница. Иначе откуда ты знаешь, о чем я пою песни и рассказываю сказки.

- И правда, - сказал принц-гусеница. И он улыбнулся ей в ответ, потому что теперь у него тоже была своя радость.

Как-то раз, одним прозрачным сентябрьским утром, владения его величества короля Гиацинта Второго неожиданно увеличились почти вдвое. «Как же это может быть? - подумали все мужчины королевства. – Ведь его величество – известный пацифист и не ведет никаких войн с соседями». «Как странно, - подумали все женщины королевства. – Вроде бы его величество не собирался жениться ни на какой принцессе, за которой могли бы давать такое приданое». И услышав, что же произошло на самом деле в то утро, все мужчины и женщины королевства очень удивились: у его величества короля Гиацинта Второго умерла старая-престарая двоюродная бабка, у которой по соседству как раз было королевство. Королевство-то у нее было, а вот наследников она себе за всю свою долгую жизнь наплодить не удосужилась. И после ее смерти его величество король Гиацинт Второй оказался единственным законным претендентом на трон своей престарелой родственницы. «И чего только в мире ни случается...» - заахали и заохали все мужчины и женщины королевства. И только все дети королевства, даже самые маленькие и несмышленые, ни капельки не удивились – уж они-то точно знали, что всё хорошее бывает именно от бабушек, даже если это мертвые бабушки.

Когда его величеству королю Гиацинту Второму сообщили о смерти двоюродной бабки, он, признаться, совершенно не огорчился. Не потому что он был бессердечным королем, а просто потому, что эта двоюродная бабка была такая тихая и незаметная, что никто из соседей, королей и королев, никогда не помнил ни о существовании ее королевства, ни о существовании ее самой. Конечно, его величеству королю Гиацинту Второму приходилось иногда о ней вспоминать, он ведь все-таки был ее внуком, пусть и двоюродным, но даже и он учредил для этого при своем дворе специальную должность почетного напоминателя, который был обязан по большим праздникам, а также в день рождения двоюродной бабки напоминать королю о ее существовании, чтобы тот не забыл ее поздравить. Так что его величество король Гиацинт Второй тем утром просто оделся, вскочил на коня и ускакал осматривать свои новые владения, прихватив с собой пару верных рыцарей.

Целую неделю у них заняло путешествие по новым королевским землям, и вот к полудню седьмого дня, уже изрядно утомленные дорогой, они выехали на луг, со всех сторон окруженный лесом. Посреди луга возвышался большой замок, по всей видимости, очень древний. Только вот что было странно: не было ни дороги, которая вела бы к замку, ни окон в этом замке тоже не было, а ворота так давно не открывали, что их уже с трудом можно было различить на фоне стены. В общем, мрачновато выглядел замок на лугу, однако его величество король Гиацинт Второй был очень смелым королем, и решился все-таки постучаться в эти замшелые ворота. Но даже когда вместе с ним постучалась пара его верных рыцарей (а это были очень громкие рыцари), им никто и не подумал открывать.

Тогда король Гиацинт послал одного из верных рыцарей в ближайшую деревню – раздобыть информацию о том, что это за замок такой странный и кто в нем живет. Рыцарь ускакал, и через некоторое время привез его величеству древнюю старуху (даже не древнюю, а древнюю-предревнюю), чтобы та сама могла рассказать его величеству все, что он захочет узнать. «Вот, ваше величество, я раздобыл для вас информацию», - сказал рыцарь, запросто одной рукой снимая старуху с лошади, - такая это была древняя, сухая и сморщенная старуха.

- Что это за замок, бабушка, и кто в нем живет? – спросил старуху король Гиацинт. – И живет ли в нем вообще кто-нибудь?

- А зачем ты хочешь это знать? – едва различимо прошелестела в ответ старуха.
- Ну, - слегка замешкался король Гиацинт, - я ваш новый король, и я хочу знать обо всем, что происходит в моем королевстве.

- Так ты и есть внук нашей покойной королевы? – обрадовалась старуха.

- Ну, двоюродный внук, - поправил ее король Гиацинт.

- Ты, я смотрю, заметный, не то что наша покойная королева. Да и рыцари у тебя, я смотрю, громкие... Неужели о существовании нашего королевства наконец-то начнут помнить? – еще больше обрадовалась старуха.

- Да уж мы им напомним, бабушка, не беспокойся, - заверил ее король Гиацинт. – Ты мне лучше про замок расскажи.

И старуха рассказала ему про замок.

Давным-давно, так давно, что даже уже никто и не помнит, когда именно, в жил этих краях один очень могущественный волшебник. Он мог наколдовать все-все, что только может быть на этом свете. Он был самым сильным в мире волшебником, и у него была только одна слабость: у волшебника была дочь, и он очень ее любил.

Дочь волшебника была девушкой неземной красоты, и все знатные юноши окрестных королевств считали ее самой желанной невестой. Однако волшебник был крайне щепетилен в выборе мужа для своей любимой и единственной дочери, и чтобы ничто его в этом выборе не торопило, он наколдовал для нее вечную молодость и здоровье. Но чем дальше шли годы, тем сильнее волшебником овладевал страх. То есть, конечно же, он был самым смелым в мире волшебником, но одного он все-таки боялся: он боялся, как бы его дочь не умерла. Но даже самый могущественный волшебник не может наколдовать бессмертие – ведь бессмертия на этом свете быть не может. Так и жил волшебник в своем замке, со своей дочерью и своим страхом.

Каждое утро волшебник просыпался с мыслью о том, что вот сегодня его дочь может умереть. «Ведь она так прекрасна, - думал он. – А прекрасных девушек везде подстерегают опасности. Вдруг это последнее утро, которое увидит моя любимая и единственная дочь?» И эти мысли на весь день лишали его покоя, а по ночам он страдал жестокой бессонницей.

Но однажды волшебник придумал, как ему быть. Он не мог сделать свою дочь бессмертной, но он мог взять у нее ее смерть, и хорошенько спрятать ее. В одной захолустной деревушке волшебник построил небольшой дом, в котором он и спрятал смерть своей любимой и единственной дочери. И пока эта смерть была спрятана там, его дочь могла жить спокойно, и ничего не бояться.

С тех пор беззаботно стала жить прекрасная Берта (а именно так звали дочь волшебника). Она путешествовала по миру, устраивала грандиозные балы в замке своего отца, флиртовала со знатными юношами, и, наконец, выбрала себе среди них своего будущего мужа. Отец без колебаний одобрил выбор дочери - он к тому времени был уже немолод, а очень хотел еще успеть понянчить внуков, - и вот была назначена свадьба. Однако в день свадьбы случилась трагедия: в церкви, где все собравшиеся гости, родственники и сам жених ожидали прибытия невесты, неожиданно рухнул купол. По счастливой случайности, почти все уцелели, - погиб только один человек. И это был жених дочери волшебника. Когда Берта узнала о случившемся, она развернула свою свадебную карету, уехала обратно в замок и заперлась в своей комнате. Целый месяц она не выходила оттуда – она ничего не ела, не пила (все равно ведь смерть ей не грозила), и ни с кем не хотела разговаривать. Волшебник между тем, привыкший каждый день видеть свою ненаглядную дочь и очень страдавший ее горем, начал потихоньку увядать, впадать в депрессию и вообще всячески сходить с ума. Когда прошел месяц со дня несостоявшейся свадьбы, а его дочь все не выходила из комнаты, он взял бумагу и перо, написал для нее письмо, а потом лег на кровать и умер (вот такие они, волшебники, запросто могут лечь и умереть).

Когда слуги просунули Берте под дверь письмо от ее уже покойного отца, она неожиданно вышла из комнаты, собрала всю прислугу в главной зале, распорядилась насчет похорон, а после приказала заложить в замке все окна, и закрыть щели под крышей и в подвале, чтобы туда не могли пробраться птицы и другие животные. Когда все было сделано, она сказала, что ей никто больше не нужен, и все теперь должны убраться из замка прочь. «Я не хочу видеть вокруг себя ничего живого, - так сказала она. – Все живое умирает, и я не хочу видеть, как оно умирает, зная, что я сама никогда не смогу умереть. Поэтому уходите. И передайте всем мужчинам окрестных королевств, что за того из них, кто вернет мне мою смерть, я готова немедленно выйти замуж».

- Вот так-то, - закончила свой рассказ старуха. – Это тот самый замок, ваше величество, и прекрасная Берта, говорят, до сих пор в нем живет.
- Ничего себе, - подивился король Гиацинт. – А что же, неужели никто из многочисленных поклонников не попытался вернуть Берте ее смерть? Она хоть объяснила, как это сделать?

- Многие пытались – никому не удалось, - ответила старуха. – Волшебник в своей предсмертной записке открыл дочери, как можно вернуть ей смерть.

- И что, неужели это так сложно? – поинтересовался король Гиацинт, который с раннего детства очень не любил неразгаданных тайн.

- А ты что, хочешь попробовать? В письме волшебника было написано, что всякий мужчина, узнавший, как вернуть Берте смерть, обязан попытаться это сделать, а не то умрет сам.

Тогда король Гиацинт крепко призадумался – все-таки на его плечах лежала теперь судьба сразу двух королевств, а наследника у него еще не было даже и в помине. Однако нелюбовь к неразгаданным тайнам победила, и король попросил верных рыцарей отойти подальше и сказал старухе, чтобы та продолжала.

- Смерть Берты, - продолжила старуха, - спрятана в доме, в деревне с названием Грибная, что на северной границе королевства. Это будет третий дом по главной улице. В чем именно спрятана смерть, никто не знает, даже сама Берта, но в письме сказано, что она непременно узнает свою смерть, как только увидит ее. Каждый приходящий в дом имеет право зайти туда только один раз и взять с собой только что-нибудь одно. Если он нарушит это правило, то, как несложно догадаться, немедленно умрет. Вот, собственно, и вся задачка, - сказала старуха.

- Так за такое долгое время уже все предметы из дома можно было перетаскать! – удивился король Гиацинт.

- Так и перетаскали, ваше величество, перетаскали же, - ответила старуха. – Уйма там всякого хлама была. Дом тот стоит теперь пустой, уже много сотен лет, а смерть к Берте все так и не вернулась. Ничего из принесенного ей она не узнала.

- Да, задачка, - пробормотал король Гиацинт. – Ну да придется попробовать, раз уж взялся. – И он снова сел на коня и ускакал туда, куда указала ему старуха, на этот раз в одиночестве.

Третий дом по главной улице и впрямь выглядел пустым, однако дверь была заперта.

- Эй, есть кто-нибудь? – постучался король Гиацинт.

Через минуту дверь открылась, и на пороге король Гиацинт увидел молодого человека. Юноша был непричесан, и неопрятен в одежде, однако было видно, что он несказанно красив.

- Давненько сюда никто не приходил, - почти шепотом произнес юноша. – Я уже и говорить почти разучился. Сколько лет прошло – триста, четыреста, а может все пятьсот? Ну, ты проходи, раз пришел, - и юноша пригласил короля Гиацинта в дом.

- А ты кто? – спросил король Гиацинт, попутно оглядывая абсолютно пустые комнаты дома.

- А я приставлен к дому, я за ним смотрю, - грустно сказал юноша. – Правда, смотреть тут уже особо не на что – они же всё вынесли. Даже занавески с окон, и те утащили. Всё что-то ищут, и найти не могут, – и он с интересом посмотрел на короля. – Что вы ищете-то все, я что-то подзабыл?..

- Погоди, а сколько тебе лет, если ты все это время тут живешь? Люди ведь столько не живут... - удивился король.

- А это заколдованный дом, - все так же грустно ответил юноша. – Жизнь всякого, находящегося внутри него, останавливается, и он не стареет.

- А потом? – спросил король, все также внимательно оглядывая пустые комнаты. – Ну, если ты выйдешь из дома, ты что, сразу умрешь?

- Да нет, ты не понял, - улыбнулся юноша. – Просто моя жизнь пойдет с того момента, когда я сюда вошел. Это как бы отсрочка, понимаешь? Ну, пауза.

- Понимаю, - сказал король Гиацинт, теперь очень вдумчиво глядя в лицо юноши. – И ты что же, ни разу отсюда не выходил?

- Мне нельзя, - ответил юноша. – Выйти отсюда может только тот, кто пришел сюда за тем, что... ну, за чем вы все сюда приходите.

Король Гиацинт помолчал немного, задумавшись, и потом решительно сказал юноше:

- Знаешь что? По правилам, я могу забрать из этого дома что-то одно, так?

- Так, - подтвердил юноша. – Только здесь больше ничего нет.

- Неправда, - возразил король Гиацинт. – Здесь есть ты. Вот тебя-то я и заберу.

И он посадил немало озадаченного таким поворотом событий юношу с собой на коня, и поскакал обратно к замку, где в добровольном заточении сидела прекрасная Берта, дочь волшебника.

У ворот замка король Гиацинт спешился, подозвал своих рыцарей, и они все вместе громко-громко прокричали, как их научила старуха: «Эй, Берта, открывай, смерть твоя пришла!»

И ворота, как ни странно, открылись – с громким скрипом, изрядно вспахивая перед собой землю, в которую успел с годами врасти замок. Из темноты внутри замка раздался удивительно чистый женский голос. Голос сказал королю Гиацинту: «Проходи внутрь, и бери с собой что принес. А друзей оставь снаружи, уж больно они громкие».

- Это не друзья, это мои верные рыцари, а я – ваш новый король, - возразил король Гиацинт.

Однако ему никто не ответил, и оставалось только покорно пройти в замок, ведя за собой привезенного из заколдованного дома юношу. Наощупь миновав узкий темный коридор, король Гиацинт оказался в большой зале, едва освещенной пламенем свечей. Перед ним стояла девушка, однако лицо ее было трудно разглядеть в этой полутьме.

- Давненько сюда никто не приходил, - тихо сказала Берта, и интонации ее голоса отчего-то показались королю Гиацинту знакомыми. – Ну, показывай, с чем пришел.

И король Гиацинт отступил в сторону, чтобы Берта смогла увидеть юношу, стоявшего у него за спиной. Увидев юношу, дочь волшебника громко вскрикнула и бросилась обнимать его. Она так разволновалась, что даже не могла ничего сказать, а только все обнимала этого юношу, отходила на несколько шагов назад, смотрела, и снова бросалась обнимать, и смеялась, и плакала одновременно.

- Ты узнаешь этого человека? – не выдержал, наконец, король Гиацинт.

В ответ Берта только радостно закивала.

- Но ведь это значит, что... что я оказался прав? Это и есть твоя смерть?

- Это... мой брат, мой брат-близнец, - наконец, смогла сказать Берта.

- Мне никто не говорил, что у тебя есть брат, - сказал король Гиацинт. – Ты ведь была любимой и единственной дочерью своего отца!

- Ну, дочерей у моего отца и вправду больше не было. А о моем брате просто никто и не знал. Он ведь должен был тоже стать волшебником, продолжить дело отца, поэтому его скрывали от людей, таковы правила. Он пропал, когда нам исполнилось... Погоди, он пропал незадолго до того, как отец отнял у меня смерть. Отец тогда сказал... Ну, они с отцом не очень ладили, и мы все подумали, что Берт просто ушел из дома.

- Как ты меня сейчас назвала? – вдруг включился в разговор до того ошеломленно молчавший юноша. – Ты назвала имя, повтори его.

- Но это твое имя, разве ты его не помнишь? Тебя звали так с самого рождения... Или может быть, ты вообще ничего не помнишь? Отец, наверное, лишил тебя памяти? Иначе ты бы ведь вернулся сюда раньше...

Юноша нерешительно кивнул.

- Да, наверное, все так и есть. По крайней мере, я не помню, кем я был до того, как попал в тот странный дом.

- Берт, - сказала девушка. – Ты – Берт, а я – Берта. Близнецам ведь часто дают похожие имена... Возьми вон ту свечу, пойдем к зеркалу. Ты сразу увидишь, что мы похожи, как только могут быть похожи брат и сестра...

- Не надо, - ответил юноша. – Я уже все вспомнил. Ты назвала меня по имени, и я стал вспоминать. Берта, послушай, - он вдруг тоже разволновался, - я должен немедленно вернуться в тот дом. Я ведь и есть твоя смерть! Отец так любил тебя – он всю смерть, которая нам полагалась на двоих, передал мне, понимаешь? И если я вдруг умру, то и ты умрешь тоже. Поэтому он и лишил меня памяти, и посадил в заколдованный дом, внушив, что я ни за что не должен его покидать. Я должен немедленно вернуться туда!

- Глупенький, - ласково сказала Берта, схватив за руку уже готового броситься прочь из замка брата. – Ты что, думаешь, без смерти правда можно нормально, полноценно жить? Я так рада, что наконец моя смерть ко мне вернулась! А вместе с нею и мой дорогой брат, которого я уже давно почитала умершим.

- Я за вас тоже, конечно, очень рад, - вмешался наблюдавший за трогательной семейной сценой король Гиацинт. – Но я очень устал ото всех этих путешествий, и хотел бы теперь вернуться домой. Однако сначала неплохо было бы назначить день свадьбы, - и он посмотрел на Берту. – Ты же вроде как теперь должна выйти за меня замуж, правда? Ну, я, конечно толком тебя еще и не видел, но если ты так похожа на брата, как говоришь, то ты и впрямь должна быть сказочно прекрасна. К тому же ты вечно молодая и здоровая, и... - король немного смутился. – В общем, я согласен взять тебя в жены, Берта, дочь волшебника.

- Правда? – обрадовалась Берта. – Вообще-то ты мне тоже нравишься. Ты мне еще тогда понравился, когда в первый раз постучался в ворота моего замка и стал кричать всякие глупости. Ну, и потом, ты вернул мне мою смерть, а только человек, чья душа по-настоящему чиста, может всерьез раздобыть смерть для того, с кем собирается провести всю оставшуюся жизнь. Я готова поехать с тобой прямо сейчас, и мы завтра же сыграем свадьбу.

- Договорились, - сказал король Гиацинт, взял свою невесту за руку и улыбнулся.

- Вот и прекрасно, - заметил брат Берты. – Прекрасно, сестра, что ты, наконец, нашла свое счастье. Но... а мне-то теперь что прикажешь делать? Я ведь по-прежнему – твоя смерть.

- А вот что я тебе прикажу, - ответила ему Берта. – Ступай, куда глаза глядят, живи, как тебе хочется. Делай все, что тебе угодно.

И они втроем вышли из замка, и его величество король Гиацинт Второй усадил Берту на коня, и ускакал домой в сопровождении пары своих верных рыцарей, а Берт отправился пешком куда глаза глядят. И он стал жить, как ему хочется, и делать все, что ему угодно.

И оказалось, это даже приятно – быть чьей-нибудь смертью.

Как-то раз волшебница решила, что волшебство у нее закончилось. Вот так: закончилось – и всё.

- Больше я не буду никогда колдовать, - сказала она сама себе. – Как же я буду колдовать, если волшебство у меня закончилось? - И перестала колдовать.

Прошло время, и волшебница совсем перестала быть похожа на волшебницу. Встретив ее на улице, любой подумал бы, что это совершенно обыкновенная женщина. Может быть, даже учительница из соседней школы. Или продавщица из магазина через дорогу. Но уж никак не волшебница.

Однажды вечером волшебница легла спать, и только начало ее клонить в дрему, как она поняла, что вовсе не лежит в своей теплой уютной кровати, а стоит у края обрыва. И вокруг – темнота, и с одной стороны от нее – непроглядная бездна, а с другой – пламя всепоглощающего пожара. Волшебнице даже спать расхотелось от удивления и беспокойства. Правда, волшебница вскоре поняла, что в этом месте ей ничего не угрожает и что она в любой момент может спокойно вернуться в своё лежащее под одеялом тело. Ей стало любопытно, и она стала смотреть.




Из пламени пожара вышла молодая девушка в боевых доспехах. Она едва передвигала ноги, и всё ее тело было черно от копоти и ожогов.

- Нужно ей помочь! – подумала волшебница, глядя как девушка медленно идет по направлению к бездне. Вообще-то волшебница никогда не помогала незнакомым существам, но в этой девушке почувствовалось ей что-то неимоверно родное.

- Но я ведь больше не волшебница, как я могу помочь ей? – подумала волшебница.

- Но ведь больше ей здесь некому помочь, - возразил чей-то голос.

- Верно, - подумала волшебница и побежала к девушке, которая от бессилия уже упала на колени.

- Я помогу тебе, - сказала она и подхватила воительницу. Но как только руки волшебницы коснулись обожженного тела, девушка вдруг превратилась в большой камень. Обычный серый камень, только очень, очень тяжелый, - всё, что осталось от девушки.

- Я должна спасти её, - подумала волшебница, едва удерживая камень в своих ладонях. – Я знаю, я чувствую, что ей еще можно помочь. Надо только перенести ее через бездну.

И хотя волшебница уже очень давно не пробовала летать, она шагнула в бездну – и полетела. А точнее, поплыла, потому что оказалось, что вовсе не пустота простиралась за краем обрыва, а – вода. Вода эта была настолько темной и неуловимой, что её едва ли можно было заметить, если не знать, что она там есть.

Плыть, да еще удерживая в руках тяжелый камень, было непросто, но волшебнице все же удавалось медленно продвигаться вперед.

- Интересно, куда я плыву? – подумала она. Ведь никаких других берегов видно не было. – И далеко ли еще?

- Я помогу тебе добраться, - снова произнес чей-то голос, и волшебница почувствовала, что рядом в воде кто-то есть.

То был огромный змей, и чешуя его отливала позеленевшим металлом.

- Взбирайся ко мне на спину, - предложил он.

Волшебница раньше никогда не общалась с подобными существами, но чувствовала, что змей не обманет. Она забралась на спину к змею – и они стали плыть очень быстро.

Скоро они доплыли до большого острова, состоявшего из темной скалы. Ничего, кроме той скалы, не было на этом острове.

- Я живу в этом озере, - сказал змей, и дальше мне пути нет. Дальше тебе идти одной.

И змей уплыл, а волшебница осталась стоять одна на острове-скале.

- Куда же мне идти? – подумала волшебница, чувствуя, как остатки жизненного тепла исходят из камня в ее руках. – Кругом одна только скала.

И, поскольку ничего, кроме скалы, вокруг на самом деле не было, волшебница шагнула вперед, прямо сквозь скалу.




О, сколько чудес ждало ее внутри острова! Сколько сокровищ было спрятано в его недрах! Сколько существ, готовых рассказать о неведомом! Сколько рощ и водопадов встречалось ей – таких прекрасных, что даже в самых волшебных снах не видела волшебница такого! И как хотелось ей остановиться, посмотреть, поговорить! Но волшебница чувствовала, что ей ни в коем случае нельзя отвлечься, нельзя останавливаться. Волшебница шла, шла и шла наверх, сквозь скалу. У неё было очень мало времени.

Когда волшебница попала в большую темную залу, она поняла, что достигла своей цели. Хотя какая там зала – целый небольшой мир чудесным образом укрывался внутри скалы, и звездное ночное небо было теперь над головой волшебницы.

Прекрасная женщина в светлом одеянии царила в этом мире, и волшебница залюбовалась ею. Но стоило той женщине повернуться, как лицо ее стало черным и безобразным, как и ее платье.

- Я пришла, чтобы спасти эту девушку, - сказала волшебница, набравшись, наконец, смелости заговорить с богиней.

- Хорошо, что ты принесла ее сюда, - ответила богиня, внимательно разглядывая волшебницу темной половиной своего лица. – Можешь оставить ее здесь и выбрать в награду то, что захочешь сама.

- Мне не нужна награда, - ответила волшебница. – Я хочу, чтобы эта девушка ожила.

Волшебница и сама не понимала, отчего ей стала так важна судьба этой странной девушки.

- Положи её вон в тот родник, - сказала богиня, повернувшись, на сей раз, своей светлой стороной. – И она исцелится.

И волшебница подошла к роднику, бившему неподалеку, и положила в него почти совсем остывший камень. И постепенно камень стал оживать, и перед волшебницей снова предстала девушка. Только ожогов и копоти, и доспехов более не было на ней, а была она настоящей красавицей в длинном белоснежном платье. Совсем такой, какой в детстве представляла себя сама волшебница, играя в принцессу.

- Но кто эта девушка? – спросила волшебница.

- Одна колдунья, - ответила богиня. – Которую ты хотела погубить.

И волшебница поняла, что в родниковой воде перед ней лежала она сама. Но прежде чем она смогла что-то сказать, она снова оказалась в своей постели, и прохладный ночной ветер, вошедший через открытую форточку, гладил кожу на ее висках.

- И как это я могла решить, что никогда больше не буду колдовать? – подумала волшебница. – Какие глупости!

сказку рассказала Кара Аллотия

Жил в старину лесоруб по имени Нихати. Однажды, спускаясь с гор, шел он через рощу. Вдруг видит: что-то черное обвилось вокруг дерева и шевелится, как живое. Не из робких был Нихати, но и его страх пронял. Остановился он, смотрит издали, и что же! Прикручена какая-то незнакомая женщина к стволу дерева черной веревкой. С опаской подошел лесоруб поближе. Еще страшнее ему стало. Не веревкой привязана эта женщина к стволу, а жгутами собственных длинных волос. Глаза у нее закрыты, словно она без памяти. Пожалел ее Нихати и, победив свой страх, развязал узлы волос. Упала женщина на траву, глубоко вздохнула и открыла глаза. Была она молода и прекрасна.

- Что случилось с тобой? Кто тебя обидел? – спросил Нихати.

Тут полились у женщины слезы ручьями. Но сколько ни расспрашивал ее лесоруб, она только плакала, уткнувшись в землю лицом, и ничего не отвечала. Постоял, постоял возле нее Нихати и, не добившись толку, пошел было прочь. Вдруг поднялась она на ноги и позвала его:

- Постой! Подожди!

Нихати обернулся, а женщина просит его:

- Не оставляй меня одну в лесу. Позволь пойти с тобой.

Неведомо откуда пришла эта женщина, но как покинуть ее в беде? Приютил Нихати незнакомку у себя в хижине.

Живет она у лесоруба неделю и другую, но о том, что с ней прежде было, не говорит ни слова. Нихати больше и не спрашивал: верно, есть у нее какая-нибудь тайна на сердце.

Но однажды решился лесоруб и сказал ей:

- Не пойдешь ли за меня замуж? Стану я о тебе всю жизнь заботиться.

- Спасибо тебе за то, что ты меня, несчастную, полюбил, - отвечает она. – Я согласна стать твоей женой, но раньше обещай никогда ни о чем меня не расспрашивать.

- Что было, то прошло! Какое мне до этого дело? Никогда ни о чем тебя не спрошу, - обещал Нихати.

Поженились они и зажили счастливо. Понесла молодая жена дитя под сердцем. Когда пришло ей время разрешиться от бремени, попросила она мужа:

- Построй вокруг дома ограду. И смотри не заглядывай в дом, пока я сама не выйду к тебе с ребенком на руках.

Построил Нихати вокруг дома высокий забор, а сам ушел из дому, как жена велела. Ждет он два дня, ждет три, и напала на него тревога. Места он себе не находит. Жива ли жена? Благополучно ли родила? Не выдержал он наконец, просверлил в заборе дырочку и заглянул...

Тут подкосились у него от ужаса ноги, чуть-чуть он памяти не лишился. Лежит в доме огромная змея, обвилась она кольцами вокруг младенца. Насилу опамятовался Нихати, пошел потихоньку прочь. Идет он и горько-горько кается:

- Значит, не человек она, а змея! Но уж раз я на ней женился, так тому и быть. Ах, зачем я не послушался ее, зачем подглядел!

Через семь дней вышла жена из дому с хорошеньким сынком на руках, а из глаз у нее слезы так и катятся.

- Просила я тебя, уж так молила не подглядывать за мной... Не послушал ты меня. До сих пор я ничего тебе не рассказывала, но, видно, придется теперь все тебе открыть. Была я феей горного озера. Разгневался на меня горный бог, проклял и обратил в страшную змею. Но все же мне было дозволено принять на время свой облик. Если бы встретился мне верный друг, полюбил меня и не изменил своему слову, то я навсегда осталась бы такой, какая я есть. Но не сдержал ты слова! Должна я теперь навеки змеей остаться! Прощай! Я вернусь на дно горного озера, а ты позаботься о нашем ребенке. Береги его!

Смотрит Нихати, а она уже до половины змеей оборотилась. Вместо ног чешуйчатый хвост вьется. Взял от нее Нихати сына и говорит:

- Ты покидаешь меня! Как же я один выращу нашего мальчика? Чем мне кормить его, пока он маленький?

- Когда он заплачет, дай ему вот это. Заменит оно материнское молоко.

Со словами этими вынула жена у себя из глазницы левое око и пропала, осталась вместо нее змея. Оглянулась змея на опечаленного Нихати, прощаясь с ним, и медленно-медленно уползла в горы.

Дал лесоруб их маленькому сыну имя Ботаро и начал растить его один. Только дитя заплачет, даст он ему вместо соски материнское око. Верно, заключена в нем была великая материнская любовь: сразу ребенок утихнет и счастливо улыбнется. Но раз от разу становилось око все меньше, пока однажды не растаяло совсем.

Как не стало материнского ока, начал Ботаро криком кричать. Давал ему отец и то, и другое, ничего не берет ребенок. Измучился Нихати вконец. Привязал он ребенка к спине и пошел искать горное озеро. Долго-долго блуждал по лесам и горам Нихати. Вдруг блеснула перед ним в темной лощине вода. Подошел Нихати к берегу и позвал:

- Где здесь матушка маленького Ботаро? Отзовись, покажись, я сыночка тебе принес!

Всколыхнулась вода, и всплыла со дна озера огромная змея, слепая на один глаз. Сказал ей Нихати:

- Ребенок наш день и ночь криком кричит. С тех пор, как ты ушла от нас, он все время кормился твоим оком, но понемногу растаяло оно. Боюсь, умрет наше дитя с голоду.

Грустно, грустно отвечала ему змея:

- Я отдам ему второе свое око, но останусь я слепою и уже не смогу отличать утреннюю зарю от вечерних сумерек. Прошу тебя, каждое утро и каждый вечер звони в колокол возле этого озера. Так буду узнавать я, что настал новый день, и пришла новая ночь.

Вынула она из глазницы свое правое око и дала его плачущему Ботаро.

- Заботься о нашем сыночке, муж мой. Тяжело мне расставаться с вами, но лежит на мне проклятье горного бога. Но я и вдали буду хранить нашего ребенка.

Тут полились у нее из пустых глазниц кровавые слезы, и опустилась она на дно озера. А дитя как взяло в рот материнское око, так сразу утешилось и перестало плакать.

Нихати попросил в соседнем храме большой колокол, повесил его у горного озера и стал звонить каждое утро и вечер. Так слепая змея узнавала, что настал еще один вечер, и занялось еще одно утро.

А когда и второго материнского ока не стало, Ботаро уже подрос. Стал он здоровым и сильным на удивление. Вот исполнилось ему десять лет. Играет он с деревенскими мальчиками, а сам думает: “У каждого есть родная мать, почему у одного меня нет?”. Стал он расспрашивать отца, и рассказал ему Нихати все, как было. Подумал тогда Ботаро: “Пусть у меня мать – страшная змея, все равно я хочу ее увидеть”.

На другое утро вышел Ботаро потихоньку из дому и отправился к горному озеру. Стал он на берегу и закричал во весь голос:

- Матушка, матушка, это я, Ботаро, пришел!

Тут всколыхнулась вода, и выплыла со дна озера огромная слепая змея. Испугался мальчик и кинулся было бежать. Но тут вспомнил он, как мать из любви к нему своих очей не пожалела, вернулся назад и, крепко обняв змею, заплакал, повторяя:

- Матушка, дорогая матушка!

Упали его слезы на пустые глазницы змеи, и вдруг прозрела она и сбросила облик змеи, оборотившись прекрасной феей.

- Ботаро, Ботаро, не побоялся ты один пойти в глубину гор и обнять меня. Не устрашился ты моего безобразного облика. Теперь проклятье горного бога потеряло власть надо мной и я навеки останусь такой, какая я есть.

С этими словами матушка Ботаро крепко прижала его к сердцу. Пошли они, радостные, домой. С тех пор все трое жили счастливо и не разлучались до конца своих дней.

- У меня есть книга, там рассказывается о колдунах... И еще немножко о демонах. Колдуны прошлого были такими сильными, вызывали демонов, демоны выполняли их поручения... · девочка ни на кого не смотрела, пока рассказывала, прозрачное ее лицо было печальным, сомнение и тревога тенями плавно перемещались по ее лицу, заглядывая ей в глаза. · Но почему многие из колдунов, таких сильных, умирали страшной смертью? Неужели они не могли сделать так, чтобы их защищали? А если сделали · они ведь наверняка сделали · то почему не сработало? · Дружно вздрогнул огонь свечей (в этой семье их свет предпочитали свету ламп), и девочка подняла взгляд на мага, к младшему брату которого она пришла в гости. Брат мага, сам маг, только паспортным возрастом помладше, кувыркаясь на полу и нисколько не сострадая девочке, заметил:

- Я такое тоже читал, это про Фауста, про Бэкона... Там всякого церковного много, средневековые вещицы, - он быстро глянул на мага, думая поразить того своими познаниями в истории. · Обязательно предполагалось, что колдун должен продать душу дьяволу за свою силу, и потом умирал мучительно и страшно... · брат скорчил страшную рожицу и изобразил адские мучения колдунов, рискнувших на подобную сделку.

Девочка засмеялась и сползла с дивана на пол к другу побеситься. Им ведь всего по десять паспортных лет было. У них имелись паспортные же имена и фамилии, но они уже знали, что в действительности их зовут совсем иначе. Они ходили в школу-лицей, в один класс, и однажды брат мага сказал ему, что в их классе есть девочка, и она тоже много умеет, а еще она хорошая. И так девочка со своей мамой попали к ним в гости. Теперь мама девочки и мать семьи маленького мага и мага побольше сидели на кухне и пили ликеры, там тоже горели свечи, дети визжали и кувыркались, черный кот добродушно наблюдал за ними из-под прикрытых век. Но маг постарше пристально разглядывал повисшие в воздухе вопросы девочки, искал корень ее тревоги, он знал, что на пути маленьких волшебников всегда в нужный момент появляются те, кто может помочь им. И он сказал:

- Кончай беситься, народ! Принимаем удобное положение тел и готовимся слушать · я расскажу вам кое-что.

Разрумянившиеся от возни дети устроились поудобнее, девочка села на диван и свернулась калачиком, а брат мага прислонился спиной к мягкому расшитому сиденью дивана. Маг уселся в свое любимое кресло и начал рассказ:

- Две истории, одна произошла не так давно, десять лет назад, а события другой развивались примерно две тысячи лет назад · но это примерно и не точно. Итак, десять лет назад, в России... Девчонка одиннадцати лет была отправлена на молочную кухню младшей сестре за питанием. Конечно, девочка эта была непростым ребенком, она родилась магом. Кухня находилась не близко, а город, где проживала девчонка, считался самым большим городом области, и было там куча оживленных дорог, а еще хуже · заполненных несущимися машинами перекрестков, и девчонке несколько из них предстояло перейти, от чего настроение у нее портилось сильнее и сильнее: мало того, что холодно, и грустно, и все плохо, и нет друзей, и никто ее не любит, и ничего хорошего от жизни она не ждет, и дороги, дороги с ревущими машинами, многополосные, и на одном из таких перекрестков нет светофора · и непонятно, как переходить. А плохо было этой девочке потому, что ее не покидало ощущение, будто все как-то неправильно, не так, как надо, пусто и непонятно. По дороге к молочной кухне девочка все-таки умудрилась перейти этот жуткий перекресток, стараясь не отставать от двух взрослых, которым тоже нужно было попасть на ту сторону дороги. А вот обратно... Девочка все стояла, стояла, ждала, ждала, но почему-то никто в мире не хотел перейти перекресток сейчас, а самой ей было страшно. Но она ждала и оглядывалась, и мысли ее как-то незаметно от перекрестка перешли к одиночеству, к тому, что нет рядом никого, кто мог бы... Помочь ей... Даже мама занята была ее сестренкой, и не могла уделить девочке достаточно внимания, хотя и старалась. Девочку кто-то мягко взял за рукав теплой куртки. Она удивленно подняла голову и увидела... иное солнце поднималось на дне глаз, синих, как предрассветное небо... странный человечек с прекрасными глазами тянул ее за собой, молча предлагая перейти перекресток с ним. Она и шла, не совсем понимая, что идет, что переходит, она тоже молчала, смотрела ему в глаза, подспудно удивляясь тому, как это он может идти через такую страшную дорогу и даже не оглядываться на машины. Странный человечек, выше девочки всего на голову, длинноволосый, с лицом морщинистым и добрым, улыбался ей, а солнце в его глазах поднималось выше... Он перевел ее, кивнул ей и пошел дальше. Она было вспомнила, что нужно сказать «спасибо», но его уже нигде не было, хотя она не сводила с него взгляда. С тех пор в снах девочки часто появлялись существа с глазами ясными, синими, на дне которых светит иное солнце, и что интересно, они появлялись именно в тех снах, где ходил кто-нибудь недружелюбный.

Маг перевел дух и отпил немножко матэ, которое принесла ему его мать, чтобы голос не хрипел, «а то детей напугаешь». «Дети» сидели с открытыми ртами, и маг чуть не захлебнулся, развеселившись их забавным видом. Допив матэ до конца, маг продолжал.

- А вот другая история. Жила-была принцесса... Древний род ее имел корни в королевской династии жаркой страны, где она жила с рождения, и одновременно принадлежал к самым лучшим родам чернокожего населения материка, поэтому принцесса была темненькой и очень хорошенькой. Ей было тринадцать лет, она рано осиротела, и осталась единственной наследницей своего рода. У нее не было близких или друзей, кроме одной служанки, такой же, как она сама, молоденькой. Принцесса не могла похвастаться выдающимися познаниями в науках, хотя писать и читать она умела, что было положено всем придворным. Больше всего на свете принцесса любила изящные вещи и драгоценности, коих у нее было великое множество. Но не радовали нынче принцессу украшения... Она узнала, что родители ее умерли не по воле богов, а по воле злых рук. Ее верная служанка шепотом рассказала ей эту тайну, со слезами на глазах умоляя спасаться · «Ведь и вас убьют, госпожа, вы наследница, и богатая, вы можете получить большое влияние при дворе фараона, а это многим бы не понравилось...». Принцесса понимала, что надо что-то делать, какие-то воспоминания проносились мимо нее, она не знала, к кому обратиться, ей некому было доверять. «Просите богов о помощи», - сказала служанка, запирая двери ее комнаты изнутри на засовы, чтобы никто не пробрался. У принцессы была книга, где рассказывалось о богах, о жрецах, о великих магах и мощнейших заклинаниях... Принцесса решила: «Пусть боги помогут мне». Ей и в голову не пришло сомневаться или испугаться грозных богов. «Я одна, у меня никого нет», - обратилась она к ним, как к тем, кто обязан защитить ее в отсутствии отца с матерью. Бог Анубис показался ей внимательно ее слушающим, и она попросила его прислать кого-нибудь, кто охранял бы ее. В то же мгновение из книги вылезло, рыча, двухметровое черное существо. Служанка принцессы потеряла сознание, а принцесса как ни в чем не бывало разглядывала чудище, удивляясь прекрасным украшениям этого черного существа с псиной головой, золотыми глазами и когтистыми лапами. На груди у чудища висело ожерелье с переливающимися опалами величиной в кулачок принцессы, на лбу его сиял кровавый неизвестный ей камень, у него был кинжал в ножнах, сверкающих, как луна в росе. Собакоголовое чудовище высунуло тонкий красный язык и, картавя из-за клыков, поинтересовалось у принцессы: «Вам их как убить? Оставить помучиться?». Принцесса и забыла, что ей угрожает опасность. «Нам... Царедворец Асу готовит покушение на меня... и нее · принцесса указала на лежащую на полу без сознания служанку · и я хочу его наказать...» - принцесса даже не успела высказать свою мысль до конца, как собакоголовый воин рывком освободил кинжал из ножен, выбил дверь из покоев принцессы и в несколько прыжков скрылся из ее поля зрения, страшный рык сотрясал стены дворца, и принцесса бежала за ним. Она успела найти его в тот момент, когда лицо царедворца Асу исказилось от ужаса, и платье его заливала кровь: черный воин вонзил свой клинок прямо в подбородок коварному Асу. «Не убивай его», - сказала принцесса демону. · «Лучше перенеси меня и мою служанку к моим родственникам в Нубию, там мы будем в безопасности». Вечером, обустроившись в новых покоях в доме у переполошенных родственников, далеко-далеко от дворца фараона, принцесса спросила у демона его имя. Он назвался ей, и попросил подарить ему какую-нибудь из своих драгоценностей, чтобы ему было легче найти ее, если что. Принцесса выбрала серьги, свои самые любимые серьги, одну отдала демону, тот вдел ее в свое огромное острое ухо, а одну она надела сама. «Я найду тебя даже в будущих жизнях», - сказал демон и исчез. А принцесса с тех пор точно знала, что у нее есть сильный друг.

Маг совсем охрип и отпивался второй чашкой матэ. Девочка спросила у брата мага:

- И такие защитники есть у всех? И у тебя?

- У всех, у всех, - заверил ее брат мага.

- Но это не значит, что можно лезть в пекло, надеясь на своих друзей и ставя их в опасное положение, - заметила мать магов постарше и помладше.

- Рассчитывай свои силы и не безумствуй · и не заключай глупых сделок! · просипел маг постарше.

- А как мне их увидеть? · спросила девочка.

- Они придут, когда тебе понадобится помощь, - ответил маг постарше.

Их кухни донесся звоночек · в духовке приготовился пирог. Маг помладше стремглав бросился занимать место, девочка побежала за ним. Пирог · дело важное.

Высоки своды вековых дубов. Корявые, могучие ветви оплетены лианами и тонкой плетенкой каких-то кудрявых растений. Красиво свисают они, извиваясь и путаясь в собственных тоненьких стебельках. Косые лучи заходящего солнца с трудом пробиваются сквозь густые кроны, бросая теплые желтые пятна света на усыпанную опавшими листьями землю. Папоротники широко развернули светло-зеленые кружевные свои перья. Тихо, тепло и влажно в лесу.

Медленно идешь по узкой тропинке, стараясь быть как можно тише. С лесом надо быть вежливым, почтительным, тогда только позволит тебе учиться у него. Не терпит лес грубых тяжелых шагов и хруста веток под ногами пришельцев, поэтому стараешься ступать легко и неслышно, чтобы не тревожить его покоя.

Как хорошо стоять и смотреть, как танцуют невесомые пылинки в длинных лучах, слушать тихие шорохи и мягкий шелест опадающих листьев. Если встать вот так и постоять затаившись какое-то время, лес привыкнет к тебе и будет жить дальше своей обычнйо жизнью. И ты станешь частью ее, этой обычной жизни леса. Маленькие лесные паучки перестанут замирать и возобновят свои дела, побегут по своим паутинкам, птицы продолжат свои разговоры, и белки спустятся с верхних ветвей и снова отправятся на поиски желудей и еше каких-то только им известных вкусностей.

Тонкие полупрозрачные лица появятся среди листвы. Они показываются только тем, кто умеет их видеть, только тем, кто умеет хранить и уважать покой лесного царства.. Это лесные жители. Глаза их зелены и прекрасны, черты тонки и мелки, они легки как воздух и почти совсем невидимы в зарослях. Нельзя услышать их бесшумных шагов, можно только почувствовать их дыхание на волосах и, присмотревшись, увидеть изящные просвечивающие фигурки. Словно светлые зеленоватые тени в прозрачных недлинных одеждах прелетают они с места на место не суетливо, но весело и быстро, легко, без малейшего усилия отталкиваясь длинными стройными ногами от земли и тоненьких хрупких веточек. Едва слышный шепот раздается вокруг – это они говорят, делятся своими новостями и заботами. Если сумеешь заслужить доверие, с тобою тоже могут поделиться. Храни их секреты, они всегда оценят твою скромность... Никогда не заблудится даже в самом дремучем лесу тот, кто сумеет подружиться с этим народом. Всегда помогут найти дорогу, всегда выведут тебя из чащи, да и зайти не дадут в опасные для тебя места, отвернут тропку от болота или ямы, предупредят о надвигающейся буре.

Различны лица лесных жителей... Вот огромный необхватный Дуб. Совсем другие у него черты. Тяжел и темен его лик, глубоки карие его очи под набрякшими веками. Густые брови его часто хмурятся, когда далекие воспоминания проносятся над ним. Дуб видел этот лес еще младенцем, тоненьким зеленым деревцем, наивным, тянущим свои стройные веточки к солнцу и теплу. И он задавал смешные свои вопросы , волновался, ожидая ответа, искал знаний, мудрости, света... Все это при нем сейчас. Приникни к шершавой, растресканной коре его, задай свой вопрос, искренне попроси о помощи – и через малое время услышишь в сердце или в душе своей тихий и спокойный ответ... Необъятной кроной своею может он захватить столько тепла и света, сколько хочет. Он может учить и наказывать непослушных, погружая их во тьму, загораживая даже маленький лучик от их трепещущих листиков... Но Дуб стар и мудр. Никогда он долго не сердится на них. Он знает, что неумолимое время сделает свое дело, уведя его с дороги в свой час и дав путь тем тоненьким и юным, кто ищет сейчас его мудрости. И они, нежные и беспечные сейчас, так же станут огромными, раскидистыми и могучими, покроются пушистыми шубами мхов и тоненьких вьющихся растений... Его уже не будет тогда. Только трухлявый остов будет служить домом крошечным зверушкам... Но Дуб не огорчается - это жизнь, он проживет остаток ее достойно, как жил до сих пор, и столь же достойно уйдет...

Последний золотой луч гаснет в листве, уступая место легким сумеркам. Призрачное покрывало укутывает лес к вечеру. Легкий туман струится по полянам, стекает в овражки и ложится там белыми пухлыми облачками. Стихают дневные звуки, птицы смолкают, прячутся в норки те, кто ночью спит...

На лес быстро спускается ночь. Теперь взошедшая Луна заливает его тропинки своим холодным голубым светом. Сейчас все становится другим. Таинственным и незнакомым. Исчезают краски, лес становится черно-серым и бело-голубым. Лунные блики лежат на темных теперь листьях, отсвечивает тонкая гладкая кора на молоденьких деревцах, длинные узкие тени падают на землю. Причудливо искажаются контуры деревьев и кустарников. Цветы закрыли свои чашечки, только ночные фиалки, бледные, как лунный свет, распустились ему навстречу, источая ясный сильный аромат, привлекая бесцветных ночных бабочек этим бледным светом и пряным запахом своих белых кистей.

Задремали старые дубы, изредка вздрагивая ветвями. Успокоился веселый лесной народ. Скрылись до первых лучей солнца светлые порхающие фигурки, ушли в свои изящные спальни на ветвях, уснули в тонких кружевах листвы.

На смену им пришли ночные жители. Их лица тоже прозрачны, но уже не так светлы. Они задумчивы и печальны, волосы их темны и длинны, бледные душистые ночные цветы вплетены в них. Фигуры их столь же легки и изящны, но движения не быстры. Медленно и плавно, в развевающихся своих черных одеяниях проплывают они между стволами, провожая друг друга грустными взглядами темных глаз. На их лицах иногда можно увидеть таинственную грустную улыбку, они мудры, но редко делятся своими знаниями. Они не верят ночным путникам и часто уводят их с тропы, заморачивая своим шепотом, увлекая своей красотой, обещая невыполнимое и почти всегда обманывая...

Не обманут лишь тех, кто без страха смотрит в их темные глаза, тех, кто сам пришел на встречу с ними, не случайно, но намеренно, тех, кто преодолел свои страхи и вступил в ночной лес в поисках только им, ночным существам, известных ответов. Если увидят в тебе такого искателя знаний, соберутся вокруг тебя и поведут, полетят с тобой вместе на лунный свет, закружатся хороводом вокруг тебя, обвивая своими одеждами и мягкими ароматными волосами... Тогда спроси, что тебе надо, и слушай внимательно. Ответ дадут тебе, но не ясный, лишь сказочный, сам будешь искать его в притче, рассказанной тебе, в песне, что споют только лишь для тебя. И горе тебе, если забудешь свой вопрос, поддавшись на обаяние и нежность... С тихими напевами, с грустным смехом увлекут тебя в чащу, запутают в тумане, в густой листве, потеряешь там себя навсегда... Даже если вернешься потом домой, никто тебя не узнает больше, не сможешь вырвать из памяти прекрасных тихих песен и прозрачных ликов ночных жителей леса. Будешь бредить ими всю жизнь...

Заходит Луна.. Лес погружается в черную тьму. Теперь даже грустные ночные жители не встретятся тебе на невидимых тропинках. Они уплыли в свои заросшие мягким мхом и папоротником темные пещеры и занавешенные плетями лиан глубокие дупла, спрятались в глухих уголках, чтобы успеть укрыться от солнечных лучей, не растаять в них.

Мрак и безмолвие царит в лесу эти короткие часы перед рассветом...

И вот, сначала робко, потом все смелее и смелее чирикает какая-то ранняя птичка, предчувствуя рассвет. Она права. Через несколько минут все начинает преображаться вновь. Светлеют облака, сереет небо. Солнца еще нет, но дрожащий утренный свет уже проникает под своды леса. Потихоньку, светлой своей кистью он возвращает полинявшие на ночь краски. Вот уже позеленели верхушки самых высоких дубов. Пора просыпаться. Еще в сонной истоме расправляют они свои тяжелые ветви, разворачивают листья к слабому еще свету. А птицы уже галдят вовсю, громкими веселыми голосами разгоняя остатки дремы.

И вот он – рассвет! Первые яркие лучи золотят кроны, пронзая все вокруг тонкими прямыми струями света. Туман превращается в росу, крупными сверкающими каплями стекая с листьев и покрывая влагой поднимающиеся иглы травы. Цветы открывают свои ясные глазки навстречу новому дню, радость и свежесть входят в лес. Уж через полчаса всё и все начинают свои неотложные дела, растут, бегут, спешат, работают и веселятся, танцуя в потоках света, чтобы за день все успеть и с приходом сумерек опять уйти на покой, освободив место Ночи и ее спутникам...

Как странно на первый взгляд это звучит – мертвый дом... Как может быть мертвым неодушевленный предмет?

Но это только в правилах русского языка сказано, что “дом” - имя существительное, нарицательное, неодушевленное, мужского рода... А если немного вдуматься, всмотреться...

Проезжая из города в город, встречаешь по дороге маленькие домики. Они бывают такие разные.

Одни - веселые, чистенькие, ухоженные, с яркими клумбами и свежеокрашенными воротами. Во двориках ходят важные куры, и сытые гладкие коты спят на аккуратно сложенных поленницах. Даже в холодный пасмурный день от таких домиков исходит тепло и уют, кажется, что дождь приносит им только чистоту, а ветер – лишь разгоняет скуку.

Но есть среди них и другие – мрачные, тусклые, а иные и вовсе – мертвые...

Вокруг них всегда царит тишина, только постукивают на ветру темные, облезлые ставни. Сорвавшиеся с петель ветхие двери не прячут более ничего от чужих глаз, не хотят сохранять никому теперь не важных тайн... Обваливающаяся штукатурка не скрывает кладки стен, свисая с них, как старые грязные лохмотья отчаявшегося нищего, и любое, даже небольшое движение воздуха поднимает на полу крошечные тоненькие смерчи из пыли. Пустынны комнаты, наполненные каким-то странным туманом - не туманом, дымом - не дымом... Тонкие солнечные лучи, робко проникая сквозь покосившиеся окна там, где они еще не полностью заросли упрямым и безразличным вьюном, пронзают помещения острыми прямыми спицами света. Таинственно и печально внутри...

В ненастную ночь слышится, что ветер стонет там как-то особенно жалобно, и косые ледяные струи дождя сбивают последние остатки краски с потемневших стен.

Кажется, что никто не живет там, никто не может жить в таком месте. Но это не совсем так... Люди больше не живут там. Они ушли, оставив дом жить своей тайной жизнью. Теперь в нем обитают другие жильцы. Они всегда селятся там, где раньше жили, но больше не живут люди. Покинутые дома столь быстро приходят в упадок не без участия этих странных пришельцев.

Бывает и так, что тихие существа незаметно входят в дом вместе с горем или смертью и, постепенно утверждаясь там, выживают тех, кто слаб, и остаются, наконец, единственными и полновластными хозяевами... Неслышно летают они по дому, пугая тех немногих, кто способен их увидеть, и смущая странным ощущением постороннего присутствия тех, кто только лишь чувствует. Иногда их называют Привидениями. Многие боятся их и, будучи не в силах жить с ними под одной крышей, покидают свои жилища, предоставляя таинственным существам вечно скитаться по пустым комнатам. И они остаются.

Если тихонько зайти в такой дом и приглядеться, можно заметить, как течет и струится густой зыбкий воздух. Он обтекает тебя, словно обдавая немного душной волной, он физически ощутим. В полосах света ясно видны эти мягко волнующиеся струи, их даже можно пощупать рукой, ощутить на щеке прохладное дыхание... смерти? Нет, это еще не смерть... Это иная жизнь. Призрачная, тонкая, но иногда неумолимо жестокая. Эта жизнь может забрать и чужую, человеческую, воспользовавшись моментом слабости и отчаяния. Слабые сердца подчиняются ей, отдаются всецело во власть воспоминаний, давая и им тела... Капризные и постоянно ускользающие тела. Сколько ни пытайся, никогда не поймать их снова, не удержать, они живут уже сами по себе. Они роятся возле тех, кто не может справиться со своим горем, не отпуская их, но и не даваясь, создавая вокруг них еле уловимое струящееся дрожание... Иногда, замечая такое дрожание, те, кто видит, говорят, что этот человек уже не здесь, не с нами.

Трудно бороться с тонкими существами. Но нельзя давать им воли над собой. Если и в горе своем будешь помнить о жизни, будешь беречь ее в себе, они не одолеют тебя. Покружившись, отступятся перед пламенем твоих свечей и ароматом твоих цветов. Они не смогут жить в свете и чистоте, там где нет пыли, липкой паутины и их неразлучных друзей – Горьких Воспоминаний.

Но не презирай их... Помни, они тоже живут здесь среди нас, уважай их, как часть мира. Может быть, когда-нибудь они поделятся с тобой каким-то своим секретом или пожалеют кого-нибудь из твоих близких...

Она сначала долго не понимала, почему ее часто называли странной.

“Может быть, потому что меня так странно зовут?” - думала она. Дело в том, что на вопрос, как ее зовут, девочка просто отвечала: “Вася”. Ну не станешь же всем и каждому сразу объяснять, что это домашннеe имя от Василисы, всегда почему-то надеешься, - а может, в этот раз поймут... Но понимали крайне редко. С возрастом ей даже стало забавно смотреть, как в недоумении вытягиваются лица иных вопрошающих. Было очень уж заметно, с каким сомнением они начинали вглядываться теперь в самих себя на предмет, а не перепутали ли они часом девочку с мальчиком... А что, маленькие мальчики иногда тоже ходят с кудряшками до плеч, не так часто, как девочки, конечно, но ведь всякое бывает... “Да нет, не может быть, ведь не настолько же я...” Дальше понятно. Но на всякий случай иногда все-таки уточняли.

“Господи, ну надо же было так назвать ребенка, что им в головы взбрело!” - частенько ворчала бабушка, подразумевая, конечно, Васиных родителей..

Дети, не столь загруженные сомнениями на свой счет, поступали проще. В новой школе, несмотря на ее косы и банты, в первые дни Васе пару раз даже предложили зайти в туалет, дабы окончательно убедиться наконец – девочка она таки, или все же притворяется.

Вася никогда долго не переживала по этому поводу, но все-таки никак не могла понять, откуда в людях возникают такие смешные предположения, ведь она совсем не похожа на мальчка. У нее завитушки на висках, каштановые косички с бантиками, тоненькие длинные ножки в туго натянутых колготках и такие красивые туфельки. Ну какой мальчик, скажите на милость, может так выглядеть?

Cказать по правде, эта сторона ее жизни очень быстро стерлась. То ли люди стали понятливее, то ли привыкли наконец, может, просто она выросла, а может - еще что...

Но все-таки странной Васю называть не перестали. Да и она уже привыкла к этому и все реже и реже задумывалась, отчего это происходит. Время от времени только ее озадачивало, что такие простые и очевидные для нее вещи другие люди или не замечают вовсе или находят непонятными.

Почему, когда она внимательно слушает, что ей говорят и смотрит, естественно, на говорящего (а куда надо смотреть в таких ситуациях?), многие не смотрят ей в глаза, отводят взгляд и вообще сбиваются? Однажды, видимо не выдержав, ее тетка даже прямо спросила девочку, почему она, Вася, так странно смотрит на людей, как будто хочет “внутрь влезть”. Как - странно? Куда влезть? Вася не поняла, но все равно стала пробовать смотреть как-то иначе, хотя и не понимала, что для этого надо делать...

Почему, когда она рассказывает маме свои сны, мамино лицо становится каким-то растерянно-озабоченным, и она старается по возможности переменить тему. Однажды, выслушав очередной Васин рассказ, мама просто испугалась.

Васе снилось, что она лежит в гробу. Гроб стоит на столе возле окна в большой светлой и совершенно пустой комнате. Стены комнаты выкрашены в светло-зеленый цвет с чуть желтоватым оттенком, такого цвета бывают листья салата. Ей немного странно, что она вдруг в гробу и живая: ведь если она в гробу, значит она умерла? Но наверно это почему-либо так надо, раз она умерла, а теперь вот снова ожила, поэтому нечего об этом особенно задумываться.

В окно льются солнечные лучи. Вася садится в своем гробу и смотрит в это открытое окно. Там видна улица. Вася решает, что хватит тут сидеть и пора уже выйти. Она вылезает в окно, но замечает, что дом высокий и до земли далеко. К счастью оказывается, что к дому привязаны какие-то длинные веревки, кажется, какие-то провода. Девочка цепляется за них руками и по ним благополучно спускается на землю. Вот и все, теперь можно идти куда угодно. И она идет по какой-то дороге к лесу и к высокой болотной траве...

Что такого было в этом сне? Он был такой короткий и совсем не страшный, и даже приснился не сегодня, а уже несколько лет назад, просто тогда она о нем забыла и рассказала только сейчас... Но с того маминого испуга Вася стала стараться как можно реже рассказывать о своих снах и вообще не заострять внимания на всяких вещах, пугающих окружающих.

Так, Вася никогда не рассказала маме, что одно время, когда ей было лет пять-шесть, у нее была невидимая Подруга, о которой никто не знал, кроме нее, хотя они продружили несколько лет и постоянно разговаривали друг с другом. Особенно много они разговаривали, когда все уходили по своим делам, а Вася оставалась дома одна. Она залезала на подоконник и, ходя туда-сюда, как это иногда делают кошки, вела неспешные беседы со своей Подругой. Хотя бывало, что Подруга приходила и тогда, когда кроме Васи дома был еще кто-то. Но никто не обращал внимания, а мама, если и слышала эти разговоры, наверно думала, что Вася говорит с куклами. А это было не так.

Подруга (пусть имя ее останется за кадром, будем называть ее просто “Подруга”, потому что с тех пор у Васи больше их не было, так что ошибиться будет трудно) рассказывала Васе разные интересные истории, все больше какие-то сказки про ведьм и привидения, что было очень интересно девочке, а еще учила какому-то непонятному языку.

Если сейчас спросить Васю, какого возраста была эта Подруга, она, пожалуй, затруднится с ответом. Тогда ей казалось, что она была тоже девочкой, как и сама Вася, но сейчас это вызывает у нее почему-то некоторые сомнения...

Ведьмы, с которыми знакомилась Вася в рассказах Подруги, никогда не были ни злыми, ни некрасивыми, поэтому она часто удивлялась, что в других сказках, которые были в книгах, они с каким-то странным постоянством представлены злобными горбатыми старухами, только и думающими о том, как бы кому-нибудь напакостить.

Непонятно почему, но Васе не нравились юные добрые Феи в розовых и голубых кукольных платьях, описываемые в книжках. Ей они отчего-то казались какими-то игрушечными и не настоящими, в отличие от ее Ведьм. Васины “знакомые” Ведьмы были неопределенного возраста, всегда красиво одеты в черные свободные одежды с серебряными блестящими нитями, их волосы не болтались завитыми буклями, как у Фей с картинок, но были аккуратно причесаны, а с их остроконечных шляп без полей восхитительно струились по ветру длинные черные кружевные ленты. Ленты были тоже с серебром.

Каков же был восторг девочки, когда в один из дней она обнаружила, что у мамы тоже есть большой кусок тонкого черного гипюра, кое-где вышитого серебряной блестящей нитью... Нет, увы, ваши надежды напрасны. Васе и в голову не пришло, что мама может быть Ведьмой. Ну не пришло и все. Не могло просто придти.

Но с тех пор любимой Васиной игрой стало, выпросив у мамы этот чудесный кусок гипюра, накинуть его на голову таким образом, чтобы ткань ровно свисала со всех сторон, и тихо кружиться вечером в полутемной большой комнате, когда сумерки уже пришли, но настоящей тьмы еще не было. Вася называла это “играть в привидение”. Пару раз она поиграла было в привидение, когда все были дома, но поскольку особой радости ее танцы в полумраке гостиной ни у кого не вызвали, девочка стала играть, когда оставалась одна. Тогда уж никто не мог помешать ей вдоволь накружиться в своем развевающемся ажурном покрывале и напеться песен на непонятном языке.

Любопытно, что мама так никогда ничего и не сшила из этого куска гипюра...

О своем непонятном языке Вася сама тоже никому не рассказывала. Хотя и скрывать – тоже не скрывала. Как-то раз, качаясь во дворе не качелях, она как-то отвлеклась и не заметила, что уже довольно громко что-то поет. Очнулась она только тогда, когда какой-то пожилой человек, проходивший рядом, остановился и строго попросил ее прекратить нести свою тарабарщину. Он так и сказал: “тарабарщину”. Вася не знала тогда, что значит это слово, но на всякий случай замолчала. Вскоре ей пришлось еще несколько раз услышать его в качестве определения своего особого языка, тогда она сделала вывод, что взрослые называют этим словом то, что им не понятно и чего они понимать совершенно не желают.

Правда, не все взрослые не хотели понимать. В памяти остался один очень туманный эпизод. Всего лишь обрывок.

Вася сидит в гостях у какой-то бабушки и пьет чай с чем-то сладким. К этой бабушке ее привела какая-то знакомая девочка. Бабушка расспрашивала Васю о ее языке и не удивлялась, и не ругалась “тарабарщиной”. И вообще, Васе там очень понравилось. Понравилась светлая комната и пестрые деревенские половики на крашеном полу: она раньше никогда не видела такого в городских квартирах.

Но мама, когда Вася, придя домой, рассказала ей о своем походе в гости, почему-то запретила ей туда ходить, хотя знала девочку, которая ее приглашала. Вася больше и не ходила...

Так и шла ее жизнь, внешне обычная жизнь семилетней девчонки, а с другой стороны, известной только ей одной, какая-то еще, она не могла точно определить. Иногда Вася, как и все дети, забывала о той, другой своей жизни, и все вообще становилось просто. Шли месяцы, школа, уроки...

Приходило долгожданное лето. Вася очень любила лето. Не только потому, что не было уроков. Еще потому, что на это время ее всегда отправляли к ее бабушкам, в один поселок на Черном море. Там она и проводила все три летние месяца. Бабушки были родными сестрами. Старшая, баба Ася, – была совсем одинокая, у нее никогда не было своей семьи, а младшая, баба Настя, – была мамина мама.

У бабушек был дом, тогда казавшийся девочке таким большим, сад и огород. Дом с трех сторон был обнесен навесом, увитым виноградом, под которым можно было играть даже в самую страшную жару без малейшего страха сгореть или перегреться, так густо были заплетены виноградными побегами столбы и редкие доски навеса. Одна сторона была полностью отдана для игр. Там всегда был легкий зеленый полумрак, как в лесной пещере и солнце могло проникнуть туда только тонюсенькими острыми лучиками, пробившись между резными листьями. К одной из перекладин навеса были подвешены веревочные качели с толстой тяжелой доской. Еще была простая деревянная скамейка, довольно, впрочем, широкая, так что на ней можно было даже лежать, и деревянный же стол на ножках из старых тонких труб, крашеных в голубой цвет.

Там, под виноградом, Вася и проводила свои любимые летние дни, играя в привидения и Ведьму. Она лепила из пластелина улиток и змей и рассаживала их на столбах навеса, сочиняла в выпрошенной для этой цели у бабушек старой почерневшей кастрюле только ей понятные зелья из трав, семян, цветочных лепестков и дождевой воды. Таким образом она устраивала себе колдовскую обстановку. Потом, одевшись в какой-нибудь балахон потемнее, чаще всего исполненный из бабушкиного халата, набросив на голову длинный платок, Вася влезала на скамейку и, плавно водя руками по сторонам и над головой, пела на своем языке заклинания.

Надо сказать, что у бабушек девочке очень редко мешали играть так, как ей нравилось. Никто не запрещал ей рядиться и петь все, что вздумается. Это была еще одна причина, почему тогда ей так нравилось там бывать. Там у Васи притуплялось, а то и исчезало вовсе некоторе чувство вины, которое непременно появляется у ребенка, который скрывает свои игры. И хотя она особо и не скрывала их дома, но все-таки избегала привлекать к ним внимание родителей, чтобы не вызывать их недовольство своими странностями, поэтому и оное чувство вины у нее все-таки было.

В доме у бабушек Вася с радостью пользовалась предоставляемой свободой для своих игр и была благодарна, не всегда, впрочем, отдавая себе в этом отчет в силу возраста.

В поселке, натурально, было кладбище, куда бабушка ходила навестить дедушку, своего покойного мужа, и брала внучку с собой. Вася любила само кладбище, но идти было далеко и приходилось очень рано вставать, чтобы успеть до жары, так что эти походы вызывали у нее несколько противоречивые чувства.

Утро такого дня начиналось с того, что бабушка Настя, разбудив Васю и напоив ее парным молоком, которое к тому времени уже приносила соседка, шла в сад и собирала там большой букет для дедушки. Букет этот устанавливался в ведерко с водой и закрывался от солнца белой мокрой тряпочкой. Так они его и несли, в ведерке, до самого кладбища. Идти было долго, бабушка ходила медленно, и Васе бывало грустно и скучно в пути.

Но зато, когда наконец доходили до места назначения, все сразу менялось. Кладбище было не так, чтобы очень старое, там не было древних замшелых надгробий, но все равно было хорошо.

Вася любила огромные раскидистые деревья у ворот, колонку, вода из которой всегда была холодной, как лед, несмотря на любую жару, любила эту особенную тишину. Покой.

Проходили к дедушкиной могилке по узенькой, заросшей травой тропинке. Вася неплохо помнила деда, хоть и видела его последний раз, когда ей было всего три года, но у его могилы у нее почему-то никогда не возникало тех чувств, которые, как ей казалось, она должна бы испытывать. За это Васе иногда было стыдно. Она очень старалась горевать, но горя не было. Была какая-то странная уверенность, что ему совсем неплохо там, где он сейчас, а значит и горевать, собственно, не о чем. Но чтобы сказать об этом, Вася, конечно, и подумать не могла, поэтому просто старалась исполнить все, что от нее ждали, чтобы наконец-то отпроситься и пойти погулять по кладбищу, пока бабушка прибирает могилку и потом отдыхает.

Первым делом она всегда шла к одному своему любимому надгробью. Там были похоронены муж и жена. Они лежали совсем рядом и жену когда-то звали казавшимся Васе волшебным именем – Фаина, Фая. На черном мраморном памятнике было изображено очень тонкое, нервное лицо женщины лет 30-35. Интересно, что про мужа ее Вася и вовсе никогда не думала. Подолгу девочка могла стоять и думать о волшебной Фае. Она всегда представлялась Васе почему-то полураздетой, то есть в чем-то вроде пеньюара, в пене серых каких-то тонких кружев, с растрепанной, но прежде красивой высокой прической. Ей казалось иногда, что она видит Фаины тонкие руки и грустные большие глаза в вечных слезах, как будто она все хочет что-то сказать, но у нее никогда не хватает на это сил.

Почему ее так тянуло именно к этой женщине, Вася вряд ли смогла бы объяснить. Но ее необъяснимо тянуло туда, и даже через много лет, уже взрослой, зайдя на это кладбище, она опять не сможет преодолеть этого странного притяжения и в очередной раз подойдет к печальной Фае... Потом уже краем уха Вася услышала как-то, бабки в поселке говорили, что она отравилась или что-то в этом роде...

Тихонько, старясь ни в коем случае не наступать на надгробные плиты, как ее учили, девочка проходила по тихому кладбищу. Ей всегда нравилось рассматривать памятники и читать пусть банальные и одинаковые, но какие-то трогательные в своей похожести надписи. Ей нравилось ощущать этот особенный воздух, какой бывает только в таких местах, нравилось видеть, как он струится и дрожит над могилами, уютно укрытыми в кустах сирени и жасмина.

Так, в общем-то спокойно и довольно беззаботно проходили зимы в школе и летние дни у бабушек в играх, походах на море и на речку. Тогда Вася еще очень хорошо училась в школе и радовала родителей своими успехами. Ее волшебный мир нисколько не мешал ей жить обычной девчачьей жизнью, напоминая о себе лишь в снах да в те редкие теперь минуты, когда она Вася оставалась совсем одна.

Все это было так, пока в свое десятое лето Вася не столкнулась случайно (а может и не совсем случайно, кто знает?) с неким весьма материальным свидетельством существования того мира, который до тех пор казался ей только ее личным.

Однажды, гуляя по каменистому берегу речки, протекающей через поселок, Вася заметила под ногами камешек с каким-то пятнышком. Как она заметила этот самый камень, в общем-то ничем, кроме этого пятнышка, не отличающийся от тысячи других таких же камней – загадка. Но она заметила его и подобрала, чтобы рассмотреть поближе.

На камне был след. Да, четкий отпечаток крошечного башмачка. Словно кто-то малюсенький, проходя по берегу, случайно наступил мимо камня в ил, а потом опять на камень. Отпечаток был абсолютно ясный: подошва с заостренным носком и на расстоянии миллиметра от нее почти квадратный каблучок, чуть сужающийся к пятке... Весь след был не более сантиметра в длину.

Надо ли говорить, какое это произвело впечатление на десятилетнюю девочку? Она увидела, что тот мир, который представлялся ей только ее миром, существует на самом деле. Вот же, вот она держит в руках след крошечного башмачка. Кто оставил его? Довольно глупо, согласитесь, вообразить, что какой-то человек пришел на речку, нарисовал его илом на камне и выбросил. Ну кому придет в голову такая идея? Да и как так можно нарисовать? Это не нарисовано, это именно отпечаток, рельефный, ровно такой, какой бывает, если из глубокой липкой грязи переступить на каменную мостовую, только в сто раз меньше. Не иначе, как маленький гном или кто-то еще, проходя через полоску камней, случайно оступился и настолько, видимо, торопился по своему делу, что не заметил, как оставил свой след... А может, и нарочно оставил для кого-то...

И тут Вася не выдержала. Схватив свой трофей, она бегом побежала домой. Что сейчас будет! Сейчас она всем покажет, что все есть на самом деле, что все это не просто игра!

Но увы... Это вечное увы... Да, конечно, взрослые посмотрели на камушек. Но ничего не нашли сказать. Точнее, нашли, у них “всегда есть в запасе пара слов”, но это были совсем не те слова, каких ожидала Вася. Поскольку след был настолько четким, что только абсолютно слепой мог не увидеть, что это такое, ее просто заставили выбросить камушек. Они, видимо, думали, что это в свою очередь заставит ее со временем все это забыть.

Вася была послушной девочкой. Но она не выбросила камушек куда попало. Давясь слезами от обиды, она пошла и отнесла его обратно на берег речки, туда, где подобрала, и оставила там. И никогда не забыла об этом.

С тех пор, когда ей бывает трудно, так что она готова забыть о том волшебном мире, что есть не только у нее, когда становится невыносимо тяжело и хочется жить простой “номальной” жизнью, на память ей всегда приходит маленький смелый гномик, упрямо пробирающийся через камни, тот маленький гномик, показавший всем наяву след своего крошечного башмачка. И она вновь и вновь находит силы и цепляется за это воспоминание, чтобы удержаться... Странная девочка...

Вася сидела в уголке и боялась. Чего она боялась, она не смогла бы сказать точно, скорее всего. Она просто боялась. И все.

Было тревожно от шороха листьев за окном, скрежета стальных трамвайных колес по рельсам, каких-то стуков на чердаке, голосов на лестнице...

Не подумайте только, что Вася была трусихой. Вовсе нет, она совсем не была трусихой, даже напротив. Она могла пройти по узкой каменной стене на огромной высоте, могла выйти ночью во двор и много всякого в этом роде, если было нужно. Но сейчас пришло Одиночество, а с ним Страх, и Вася боялась, потому что тогда еще не умела хорошенько с ним справляться. Так бывает иногда даже с очень смелыми людьми. Случалось такое и с Васей.

Одиночество приходило потихоньку, незаметно, как кот на мягких лапах. Оно было вкрадчивым и даже каким-то ласковым... Потом, со временем, оно стало приходить когда угодно, даже в разгар веселого праздника, заставляя Васю видеть всякие странные и неожиданные вещи, но тогда, сначала, чаще всего Одиночество приходило длинными осенними вечерами, когда мелкий дождь, стекая по крыше, стучал по железу карниза, а ветер свистел и завывал в подворотнях и дворах-колодцах. Когда ветки высоких тополей гнулись и бились на ветру с каким-то особенно тоскливым звуком, сухо шелестя остатками полумертвых уже листьев. Иногда девочка вздрагивала, когда при сильном порыве ветра вдруг начинали жалобно дребезжать оконные стекла, но света не зажигала из какого-то неосознанного нежелания разгонять это тоскливое состояние. К тому же и при свете все равно было видно всех, кого, словно пытаясь хоть как-то оправдать свой приход, приводило с собой Одиночество, - они не боялись света.

Оно всегда приходило в сопровождении каких-то странных существ или сущностей, Вася не знала, как их различать. Она всегда видела их настолько ясно, что они были для нее существами. Существа мелькали по полу так скоро, что рассмотреть их не представлялось ни малейшей возможности, но девочка все-таки замечала, что они были маленькие, какие-то нечесаные и невероятно быстрые. Вот оно дрожит за спиной, сейчас обернешься и увидишь, надо только очень резко обернуться! Но нет, все попытки ухватить взглядом это вертлявое нечто заканчивались неудачей. В течение долгого времени Вася все пыталась и пыталась разглядеть их получше, но потом оставила эти попытки, примирившись с действительностью.

“Пусть мелькают”, - думала она, забившись в угол.

Иногда в такие вечера Вася зажигала свечу и сидела, закутавшись в одеяло и глядя на трепещущее пламя. Она могла сидеть так часами. В пламени были видны какие-то города с высокими зАмками, какие-то горы... Конечно, такое можно было себе позволить только тогда, когда никого не было дома. Не то, чтобы Одиночество кого-то боялось и не приходило, когда все были дома, оно все равно приходило, просто о таких случаях Вася молчала и не рассказывала никому об этом, и уж, конечно, не сидела в углу со свечкой. Она слышала, как мама говорила кому-то из знакомых по телефону, что так вот в углу сидят те, у кого не в порядке голова. А поскольку Вася была уже взрослой девочкой (ей было уже 15 лет), и не хотела, чтобы мама думала, что у нее, Васи, плохо с головой, то делая вид, что читает, она лежала на диване и думала о своем.

Может быть, это покажется удивительным, но Вася уже привыкла к Одиночеству и даже полюбила его. Она уже научилась узнавать его приближение, поняла, что когда приходит Одиночество, с ним приходят и всякие другие тонкие существа, которых она видит, а другие люди – нет.

Было бы неверно думать, что Вася была глупой и некрасивой или что у нее совсем не было знакомых, и поэтому Одиночество выбрало ее себе в ученицы, это было не так. Вася была нисколько не глупее других, а кого-то и поумнее, да и внешность у нее была совсем не плохая. У Васи были ясные зеленые глаза, иногда, впрочем, менявшие свой цвет на серый, стройная фигурка и мягкие, каштановые с красноватым отливом, волнистые волосы. У нее были приятели, знакомые, как и у всех, но друзей, близких настолько, чтобы им можно было рассказать о своем мире, у нее никогда не было.

Она оставалась все такой же “странной девочкой”, что и в детстве, только уже неплохо научилась скрывать свои странности от окружающих. Она не знала никого, кто видел бы тонкие существа, как их видела она, но знала, что ее близкие не видят этого и испугаются, если она расскажет. Иногда Вася все-таки боялась, что у нее действительно что-то не в порядке с головой, потому что уже читала кое-что о галлюцинациях и тому подобных вещах. Она не могла еще опеределить, что есть что, а спросить ей было некого... Невидимая Подруга, приходившая к Васе в детстве, куда-то исчезла.

Может быть, еще и поэтому Одиночество стало навещать Васю так часто.

Когда Подруга перестала приходить, Вася не заметила. Но заметила, что как бы ей на смену пришло Одиночество. Теперь оно брало девушку в свой особый мир, где, правда, уже не было красивых Ведьм в черных с серебром одеждах, но зато было множество других существ и ощущений.

Одиночество учило Васю видеть чувства. Она узнала, например, что Раздражение бывает крикливо-розового цвета с какой-то болезненной синевой, а Радость – это теплый золотистый шар; что Сосредоточенность принимает глубокий синий оттенок и бывает очень равномерной на ощупь, есть в английском языке такое слово “smooth”... Страх бывает белесовато-серым, неровным, с какими-то грязными сгустками, он стелется низко, как дым или клочковатый туман иногда стелется по земле; вырастая в Ужас, Страх становится почти белым и поднимается высокой волной. Мужество являлось Васе густо-малиновым, и ярко-алой как кровь была Храбрость.

А Одиночество... О, оказалось, что Одиночество может принимать самые разные виды! Оно сладко и горько, больно и свободно, грустно и весело. Оно черно и прозрачно, но может быть серебряным и звенящим, зелено-золотым и ослепительно-белым, как Смерть...

Вася уже видела как-то, что Смерть не черна, как это почему-то принято считать, но напротив – Она бела... И вообще, это не Она, это - Он. Это мужчина в белой, свободно спадающей в плеч одежде с широким капюшоном, скрывающим лицо. И в руках у него нет никакой косы. Как Вася определила, что это именно мужчина, остается загадкой, но она точно знала, что это так и есть.

Одиночество научило Васю, что у нее всегда есть куда уйти, если ей плохо там, где она сейчас, потому что то, что полюбится ей, навсегда останется в особом месте, куда надо только научиться заходить. Одиночество же научило ее летать. Или не научило, но по крайней мере заставило вспомнить, как это делается. Теперь она могла черным зимним вечером улететь на осенний золотой бульвар и кружиться там вместе с ветром в ворохе мертвой, но такой живой листвы...

С помощью Одиночества Вася стала учиться отпугивать Страх. Выяснилось, что это очень трудная наука, настолько трудная, что никогда, наверно, не получится до конца овладеть ею. Но Вася выучила со временем, что Страх не любит показывать своего лица, он всегда очень тщательно скрывает его в складках своего удушливо пахнущего мутного покрывала. Но если суметь найти это лицо и сдернуть с него это белесое покрывало, Страх пугается и отступает прочь. Он потом все равно приходит в другом виде, ведь у него бесчисленное множество лиц, но зато никогда он не покажет тебе снова того лица, с которого ты уже раз сорвал покров...

И никто, кроме Одиночества, не может так хорошо научить бороться со Страхом. Никто другой не может так объяснить, что только ты можешь отпугнуть свой собственный Страх. На этом уроке ты одинок...

Уча Васю не бояться тех странных призрачных видений или грез, что бывают то ли наяву, то ли во сне, то ли еще где-то, Одиночество познакомило ее с Ночью. Это оно, скорее всего попросило Ночь показать девушке свои такие разные лица...

Белая Ночь. Вечные сумерки, прозрачные, тонкие как шифон, влекут за собой. Как это легко, оказывается, быть сразу везде, и в комнате, и там - за окном. Как легко лежать здесь и одновременно идти там, едва касаясь кончиками пальцев дорожек, листьев, набережных. Тихие улицы полны не сна, нет, - полудремы, полупризраков. Вон они, летают, скользят, струятся вокруг, шепчут свои странные рассказы. Это сны. Чужие сны, легкие и мрачные, добрые и страшные. Они как люди, они живут своей жизнью, только их не всегда видно... Хотя и людей не всегда видно, надо отдать им справедливость. Шорох листьев иногда прерывает шепот снов – деревья тоже хотят рассказать свои секреты, ведь днем их так трудно услышать.

Как удивительно тихо. Даже гравий дорожек не шуршит под ногами, да и как ему шуршать, ведь все невесомы... Только шепот, еле уловимый, тонкий, тихий таинственный шепот слышен вокруг. Ночь жива...

Но у нее бывает и другое лицо. Холодное и спокойное, словно мраморное. Глубоки ее глаза, бездонны. Она всматривается в самую душу твою огромными глазами своими, видит там самое тайное, самое глубокое, чего и сам не увидишь... Черны унизанные чистыми звездами прекрасные, бесконечно длинные летящие волосы ее. Она окутывает тебя ими и проникает в самое сердце твое, читая в нем как в открытой книге.

Если быть послушным и податливым, Ночь возьмет тебя с собой, расскажет тебе, что прочла в твоем сердце, а потом унесет далеко-далеко, покажет тебе чудесные страны, научит волшебным тайнам своим... Она будет доброй, терпеливой и мудрой учительницей. Поведет тебя, укрыв черно-синим своим покрывалом, откроет тебе дорогу в душу твою, ведь никто лучше нее не знает этой дороги...

Но если станешь противиться – исказятся черты ее, примут страшный облик. Станут черными глаза, исчезнут ясные звезды с прекрасных волос. Закружит она тебя, заплетет спутавшимися косами, собьет с пути и бросит на странной страшной дороге. Тьма измучает тебя, выпьет черными своими губами, оставит к утру только иссохшую оболочку с больным воспаленным взглядом...

Многому научило Васю Одиночество, она знала теперь, что оно может быть прекрасным Учителем... Надо только внимательно вслушиваться в его уроки и не стараться убежать от него.

“Возьми меня к реке,
Положи меня в воду,
Учи меня искусству быть смирным.”

(Б. Гребенщиков)

Ясным летним днем Вася шла по берегу лесной речки и смотрела на воду. Она уже видела много всяких рек в своей жизни и все они были удивительно разными.

Одни были стремительные и сверкающие, звенящие как хрусталь, другие - плавные и важные, спокойно блестящие, как отутюженная атласная лента. Но у всех у них было что-то общее. Может быть то, что реки были чем-то похожи на людей.

Как и люди в детстве, реки в своих истоках чаще всего были тоненькими и юркими, они быстро и весело бежали из своего озера или лесного болотца, как дети, крича, шутя и толкаясь, бегут куда-то, вырвавшись наконец из школы или из дома.

Постепенно приближаясь к среднему течению, реки “набирали вес”, как часто это происходит со взрослыми годам к сорока. Они становились солидными, движения их замедлялись, словно теперь, оставив безрассудство юности, река тоже начинала раздумывать над каждым своим жестом, как это делают некоторые люди. Полные сознания собственной необходимости, спокойно и уверенно текли такие реки через большие, столь же уверенные в себе города. Реки гордились кружевными, украшенными сверкающими по ночам огнями мостами, которые пролегали с одного их берега на другой; так люди гордятся, бывает, дорогими колье или булавками для галстуков.

Реки важно изгибались и поворачивались в своих поблескивающих гранитных набережных, как дамы и кавалеры на приемах поворачиваются в своих дорогих, но не очень удобных вечерних костюмах.

Иногда с реками случались и неприятности, когда в них попадала нефть или еще что-нибудь постороннее. Тогда они болели, покрываясь радужной пленкой, менявшей свой цвет, как синяк на ушибленной ноге... Но ведь и люди болеют, так, со временем, все налаживалось и тут.

Подходя к морю, реки вели себя по-разному.

Так старые люди часто разнятся в поведении, когда они подходят к своему великому морю. Некоторые, широкие, глубокие в своей мудрости, спокойно идут по своему пути до конца, тихо и с достоинством входят в бездонные воды морей и растворяются там, отдавая свои воспоминания тем, кому они нужны.

А другие, до последнего цепляясь за землю, стараясь унести с собой как можно больше, все, что они насобирали за свое долгое путешествие, разделяются на тысячи рукавов и ручейков, заполняют собой все, что только могут заполнить, требуя беспрестанного внимания и почтения к себе, угрожая затопить всё и вся...

Но как все неминуемо приходит к своему концу в этом мире, так и реки никуда не могли увернуться от моря. И море так же спокойно и уверенно поглощало их, как Смерть спокойно и уверенно укрывает своим белым саваном тех, у кого уж более не осталось времени ни на что.

Вася как всегда была одна. Одиночество все еще оставалось ее учителем и девушка была этому рада. С Одиночеством она могла думать о чем угодно, оно никогда не отвлекало ее, но напротив, продолжало учить и показывать разные важные и интересные вещи.

Становилось жарко и Вася решила искупаться. Найдя свое любимое место, где было достаточно глубоко и течение уже не тащило мелкие камушки, всегда так больно бьющие по ногам на мелководье, Вася скинула сарафан и залезла в свежую, довольно холодную воду.

Холодная вода лесной речки сначала словно обожгла кожу, наполнив ее миллиардами крошечных острых сверкающих иголочек. Иголочки кололись и как будто вертелись, подобно микроскопическим сверлам. Вворачиваясь в тело, они наполняли его каким-то удивительным искристым чувством. Немного поплескавшись, чтобы привыкнуть к температуре, Вася легла на поверхность воды и стала медленно спускаться по течению. Спустившись до мелководья, она вставала и шла обратно, снова ложилась и снова стекала с рекой вниз. Она любила эту игру.

Одиночество научило девушку, что когда что-то не ладится, можно придти к реке и попросить у нее помощи. Конечно, Река – не Земля, она не всегда бывает добра, но если быть вежливой и суметь договориться, река может согласиться унести твое горе и растворить его в бесконечных водах моря. Надо только всегда очень внимательно ловить каждое выражение, каждый вздох речной воды, тогда ты узнаешь, согласна река выполнить твою просьбу, или ты пришел в неурочное время.

Если река согласна, то можно вот так лечь на воду и отдать ей свою беду... Вася теперь уже знала, как это бывает. Лежишь, закрыв глаза, и чувствуешь, как постепенно уходит боль из души, становится легче дышать, и все тело словно теряет вес. Вода ласково обнимает тебя, смывая ненужное, проникая во все уголки твоей уставшей души, успокаивая и заживляя ее раны. Она унесет далеко-далеко твою боль и обиду, наполнив тебя взамен своим тихим, холодным и чистым светом, вливающимся в тебя через тысячи тоненьких ясных лучиков. Они пронизывают всю толщу воды, захватывая и того, кто сам попросил о помощи и очищении. Если хорошенько присмотреться, можно увидеть эти лучики даже простым глазом.

Со временем Вася узнала, что и у рек, как у людей, бывают свои светлые и темные стороны. Узнала, что не надо подходить, особенно без большой нужды, из любопытства, к глубоким темным омутам, не стоит тревожить их покой. Омуты у реки - как у людей укромные уголки души, куда не пускают даже самых близких друзей. Там хранятся важные секреты или прячется глухая боль. Там оседают иногда те страшные людские несчастья, которые даже самая быстрая и ловкая река не может донести до моря, так они тяжелы... Вася понимала теперь, почему во многих сказках говорится, что омут – страшное место. Там всегда грустно и тягостно, и даже в яркий летний день от мутной неподвижной толщи воды веет холодом. Речные русалки, что живут рядом, всегда печальны, тусклые их глаза полны слез, их песни протяжны и глубоки, как плач...

Есть на свете такие ясные чистые речки, где совсем не бывает омутов. Такие реки особенно светлы, но они часто коротки. Рождаясь из прозрачных ключей, пробившихся через толщу камня, быстро бегут они с высоких гор. Холодные как лед и прозрачные как хрусталь, маленькие речки пробегают свой короткий путь весело и беспечно, и сами не замечают, как исчезают, вливаясь в другие, более крупные и важные.

А есть, напротив, другие. Тяжело и медленно движутся их мутные воды. Русла их изрезаны илистыми островами и глубокими черными впадинами. В них бывают странные скрытые течения, не видные сверху. Такие реки опасны и коварны. Нельзя наклоняться над ними – утянут, проглотят и унесут в подводном тайном потоке, никто никогда не найдет тебя...

Река, как, впрочем, и все остальные в особом мире, не любит праздного любопытства. Для тех, кто не видит, не чувствует по природе своей, она остается просто водой, в которой приятно выкупаться и можно выстирать белье, звуком, который приятен уху, блеском, радующим глаз. Она снисходительна с несведущим.

Но совсем иначе относится река к тем, кто видит, хочет видеть, слышать и знать. К ним она требовательна и строга, как всякий хороший учитель. Она может наказать за невнимательность, подставив острый камень или подмыв неожиданно берег, но всегда наградит за прилежность, позволив узнать что-то особенно важное.

Здравствуй, моя смерть.
Я рад, что мы говорим на одном языке.
Мне часто был нужен кто-то,
Кому все равно, кто я сейчас,
Кто знает меня и откроет мне двери домой.
Учи меня в том, что может быть сказано мной.
Учи меня, слова безразличны, как нож.
А тот, кто хочет любви, беззащитен вдвойне,
И, не зная тебя, движется, словно впотьмах...
И каждый говорит о любви в словах,
Каждый видит прекрасные сны,
И каждый уверен, что именно он - источник огня...
И это - тема для новой войны.
Здравствуй! Спасибо за то, что ты есть.
Мой торжественный город еще не проснулся от сна.
Пока мы здесь и есть еще время делать движенья любви,
Нужно оставить чистой тропу к роднику.
А кто-то ждет нас на том берегу,
Кто-то взглянет мне прямо в глаза.
Но я слышал песню, в ней пелось:
"Делай, что должен и будь, что будет"
Мне кажется, это удачный ответ на вопрос.
Но каждый из нас торгует собой всерьез,
Чтобы купить себе продолженье весны.
И каждый в душе сомневается в том, что он прав -
И это - тема для новой войны.

Б. Гребенщиков.

Сидя у окна по своей детской привычке, Василиса в который раз думала о Белом человеке. Он не приходил уже больше года и она совсем было забыла о нем, но недавно Белый человек напомнил о себе сам, своим очередным приходом снова нарушив спокойное течение Васиной жизни и опять повернув ее лицом к темной стороне.

По необъяснимой причине еще с детства Васю часто тянуло куда-то во тьму. Во тьму не в том смысле, что тьма - это плохо, но в том, что об этом ей было пока что мало известно. Да и не только ей одной.

Васе нравилось размышлять о смерти, бродить по старым кладбищам. Не всегда, конечно, она вот так молча сидела одна и думала. Она, как и все, ходила на вечеринки, с кем-то встречалась, общалась, занималась домашними делами. Но часто все это происходило словно и не с ней. Как будто какая-то другая часть ее, Васи, занимала на это время полностью ее тело, укрывая саму Васю позади себя.

С размышлений о Белом человеке она незаметно перешла к размышлениям о смерти. Вася никогда не боялась думать о своей смерти. Не потому, что никогда с ней не встречалась наяву, - она уже встречалась с ней и не раз. В деревне ей случалось бывать на похоронах, куда бабушки брали ее с собой, потому что не с кем было оставить дома. Хорошо это было или нет, теперь поздно судить, но что было - то было. Она не боялась смотреть на покойных и с трудом пыталась понять, почему ее подруги боятся, - ведь в покойных не было ничего страшного. Лица их всегда были тихи и как-то странно пусты. Иногда чувствовалось и даже виделось легкое дрожание воздуха вокруг них, но Вася уже много раз видела это раньше и хорошо знала, что это всегда бывает в таких местах.

Как и все дети, с подружками Вася слушала и с не меньшей охотой рассказывала сама всякие страшные истории про черные и красные комнаты, такие же руки, летающие по воздуху, о призраках в лесах, утопленницах в прудах и о прочих столь же интересных явлениях. Обычно все это происходило по вечерам, в сумерки, когда девчонки собирались у Васиных больших качелей, висевших в бабушкином саду под навесом, густо увитым виноградом. Рассказывали по очереди, рассказчица садилась на качели, а слушатели – на траву вокруг. Нередко эти вечерние посиделки заканчивались громким визгом одной, а то и нескольких участниц, когда в самый напряженный момент рассказа вдруг раздавался резкий шорох, а бывало, что и топот в кустах неподалеку. Конечно, все прекрасно знали, что это просто какой-нибудь случайно проходящий мимо ежик или соседская кошка, выбравшаяся на вечернюю прогулку, но визжали от этого не менее охотно и громко.

Для Васи тогда эти рассказы самым загадочным образом отделялись от реальности. Они существовали как бы отдельно от настоящей смерти, настоящих призраков, настоящего Белого человека. Настоящим было для нее то, что она уже видела сама. Те рассказы не вызывали ничего, кроме обычного детского любопытства и притока адреналина, в то время как настоящее – оно вызывало совсем другие ощущения.

Смерть странно привлекала Васю с раннего возраста своей торжественностью и тишиной. Даже самый первый детский сон, который Вася помнила, был сон о ее смерти. О том, как она умерла, а потом ожила.

Ее, Васина, смерть не была печальной, не была горькой. Ее собственная смерть никогда не воспринималась Васей как страшный конец всему сущему. Напротив, ее смерть была красива, чиста и бела как нетронутый свежий снег. Она заполняла все своим ослепительным светом, не оставляя на виду ничего, кроме себя. Она поглощала всё и вся, куда-то уносила все боли, тревоги, радости, вообще все, принося взамен только тишину. Раз взмахнув своим сияющим рукавом, Смерть стирала все неприглядные, а порой и ужасные подробности земного умирания. Смерть приходила в образе высокого Человека в белом.

Человек в белом приходил редко. Всего три раза, если быть точной. Первый раз он пришел, когда Вася была уже достаточной взрослой. Она не знала никого, кто видел бы его наяву так же, как она. Несколько раз Вася пыталась рассказать о нем другим людям, своим друзьям, но они только испуганно хлопали глазами, слушая ее рассказы. А Вася не страшилась его.

Как-то раз она даже нарисовала Белого человека, чтобы всегда иметь возможность видеть его тогда, когда ей захочется с ним встретиться. И вот сейчас она в очередной раз достала свой рисунок.

С большого листа из черной угольной тьмы безмолвно смотрел Белый человек. Смотрел – это не вполне верно. Ему нечем было смотреть, по сути дела. У него не было лица. Совсем. Его лица, если оно и было, никогда не было видно. Оно всегда бывало скрыто под глубоким белоснежным капюшоном широкого длинного плаща. С прямых плеч плащ струился мягкими складками до самого пола, полностью скрывая фигуру Белого человека. Можно было только с трудом различить очень длинные рукава, слегка расширяющиеся к краям, как на одеждах средневековых монахов.

Вася спокойно смотрела на рисунок. Она не боялась, как не боялась и в самый первый раз, когда увидела его. Это было во время тяжелой болезни.

Вася лежала в постели в каком-то забытьи. Мыслей не было, чувств, ощущений – тоже. В какой-то момент она обратила внимание на то, что у комнаты какой-то необычный вид. Странным было и то, что это не вызвало никаких эмоций. Не было ни удивления, ни испуга, было так, словно Васино сознание просто констатировало факт – вот, она видит себя как бы сверху. Ее тело лежало на боку в кровати, наполовину прикрытое одеялом, руки подсунуты под подушку. По внешнему виду можно было подумать, что она спит. Но она была тут, где-то, невозможно было определить, где именно, потому что не было привычного чувства себя. Можно было видеть и слышать, что вокруг, но нельзя было увидеть и потрогать себя, свою руку, например, как это можно сделать обычно. Как будто та мысль, что это вот и есть ты, - эта мысль и есть все, что ты есть... И вдруг она увидела Белого человека. Он был тут, неподалеку, он словно бы шел по направлению к ней и в то же время будто и не трогался с места. Складки его одеяния были совершенно недвижны, лицо скрыто под широким глубоким капюшоном.

Странно, но Вася отчего-то сразу поняла, что это и есть ее смерть. Страха это не вызвало. Было только спокойствие, осознание, простая тихая констатация факта, не окрашенная ни любопытством, ни чем-либо другим: “Здравствуй, моя смерть...”

В тот же момент она очнулась. Комната снова приняла прежний, знакомый вид, Вася снова видела, слышала и ощущала себя, как себя. Все чувства вернулись к ней. С этого дня здоровье ее пошло на поправку и очень скоро от болезни не осталось и следа. Но память о видении не исчезла. С удивлением она вспоминала теперь свое видение, стараясь до последней черточки восстановить в памяти все детали.

Шли годы, Белый человек больше не появлялся, и Вася постепенно стала вспоминать его все реже и реже. Жизнь шла своим чередом. Одна за другой умерли обе ее бабушки. Одна – в феврале, и другая ушла сразу за сестрой – в мае. Старшую похоронили без Васи, так уж сложилось, но на похороны младшей бабушки она поехала.

Как и раньше в таких случаях Вася с некотрым внутренним стыдом удивлялась, почему она не чувствует всепоглощающего горя. Вместно него было ощущение, более близкое к чувству ностальгии, что ли. Вася не могла плакать, не было слез, не было тоски. Было странное чувство, что все так, как должно быть. Бабушка прожила долгую, полную жизнь. Она была женой, матерью и бабушкой. Она видела счастье и самое большое горе, какое дается матери - она пережила двоих из своих троих детей. И вот, теперь пришло ее время.

Ночью после похорон, когда все спали, Вася вдруг проснулась как от толчка. В комнате было очень темно, только на полу лежали голубоватые квадраты от лунного света, лившегося в окно. Возле печки, выложенной белым, тускло отблескивавшим кафелем, на своей низенькой скамеечке сидела бабушка. Слегка покачиваясь вперед и назад, как часто делают старые люди, она сидела в своей обычной позе, сложив руки и облокотившись локтями на колени, со склоненной в задумчивости седой головой...

От неожиданности Вася сначала вытаращила глаза, а потом поспешила их захлопнуть как можно крепче. Осторожно открыв глаза через минутку, Вася уже никого не увидела на скамеечке – она была пуста, бабушка исчезла.

Вася и раньше видела призраков, но обычно они просто мелькали рядом, причем, делали это настолько быстро, что очень трудно было даже приблизительно уловить их очертания. Так отчетливо и ясно, как сейчас, она еще не видела никого и никогда. И вот тут пришла тоска. От какой-то странной обиды, что бабушка исчезла, не подав никакого знака, не кивнув даже, от пронзительного ли чувства одиночества, вдруг охватившего ее, а главное, от пришедшего наконец чувства утраты, потери родного человека знавшего ее, любившего ее, делившего с ней часть ее жизни – Вася наконец тихо заплакала. Она уселась на подоконнике, на том самом подоконнике, через который так часто перелезала маленькой девочкой, убегая играть в сад. И вот теперь она сидела одна одинешенька в квадратах лунного света, и прозрачные тихие слезы текли по ее щекам. Она думала, как по-разному все-таки может восприниматься смерть... Не смерть даже, а уход человека. Вася вдруг почувствовала, что эти понятия как-то странно разделяются. Смерть – для того, кто умер, и его уход – для тех, кто остался... Уходя, человек словно закрывает на замок тот или иной кусочек твоей жизни. Тот кусочек, с которым был связан. Нет человека больше и теперь та часть твоей жизни, в которой он принимал участие, закрыта на замочек и уложена в сундучок с надписью “Память”... Так, размышляя, Вася просидела довольно долго. Никто не проснулся, никто ничего не услышал. Луна ушла, с нею вместе ушли слезы. Пришла черная предутрення темнота. Тихонько Вася пробралась в кровать и наконец уснула.

Никому из родных, кроме своего мужа, не рассказывала Вася о своем ночном видении. Она знала, что муж поверит ей, она и раньше рассказывала ему о таких вещах, потому что он никогда не пугался и не старался убедить ее в том, что все это глупости. Рассказала и о Белом человеке.

Большой лист бумаги с тихим шорохом слетел со стола. Белый человек... Удивившись, как далеко завели ее воспоминания, Василиса подняла свой рисунок. Но даже с рисунка Белый человек словно силой возвращал ее мысли в угодное ему русло.

Второй раз он пришел через много лет после первого своего появления, когда Василиса была уже совсем взрослой.

Весь день все было обычно и спокойно. Ничем не выделявшийся из череды других дней, этот день, как и другие дни, подошел к концу. Все закончили свои дела и разошлись по своим спальням. Все смолкло.

Вася, как и раньше, спала очень чутко. Ее разбудило тихое ворчание собаки, лежавшей рядом с ней на кровати. Собравшись было спихнуть собаку на пол, Вася вдруг обратила внимание, что та не просто бурчит во сне. Собака настороженно смотрела куда-то Васе за спину и тихонько ворчала.

Василиса обернулась и, не удержавшись, громко ахнула: возле угла кровати, под самой люстрой, чуть-чуть не касаясь ее головой, безмолвно стоял Белый человек. Его лицо, как и в прошлый раз, было скрыто глубоким белым капюшоном, бледные складки плаща, полностью скрывая фигуру, мягко падали с широких прямых плеч до самого пола. Видение продолжалось буквально пару секунд. Как и бабушка той ночью, много лет назад, Белый человек тут же исчез. Заснуть той ночью Вася уже не могла. В этот раз она отчего-то испугалась.

Может быть, оттого, что прошло уже почти десять лет с тех пор, как Белый человек приходил в первый раз, и Василиса где-то внутри себя стала думать, что тот случай был просто проявлением болезни... Но в этот раз Белый человек был виден совершенно четко и, судя по поведению собаки, виден он был не только Васе.

Днем Вася занялась обычными делами и несколько успокоилась. Следующий день тоже прошел совершенно обычно, не принеся никаких перемен. А на третий день, проверяя утром почту, Василиса увидела письмо, сообщающее о смерти деда ее мужа... Неспроста приходил Белый человек...

И вот совсем недавно он приходил в третий раз. И тоже ночью. В какой-то момент Вася открыла глаза и увидела его со своей стороны кровати. Казалось, он проходил мимо или уходил. В этот раз она видела его сбоку, он не был повернут к ней лицом, как в прошлые разы.

Странно, но страха не было. Сознание просто тихо, как бы мимоходом отметило про себя: “О, Белый человек”. И снова погрузилось в сон...

На следующий день пришло Одиночество. Оно не отпускало Василису больше месяца. Оно пришло со всеми своими спутниками – видениями, слезами и дождем. Оно принесло с собой свои рассказы и грустные уроки путешествий в далекие призрачные белые ночи... День тихо перетекал в ночь, и ночь, не принося отдыха, медленно перетекала в день..

До сих пор Василиса не получила ответа, зачем Белый человек приходил в третий раз. Почему он не смотрел в ее сторону черным провалом своего глубокого капюшона.

Что принес он с собой? Приходил ли он за ней, и что он забрал с собой, проходя мимо?..

Кот тихо ступал по дорожке в чужом, не знакомом ему дворе.

Он шел, потому что что-то вело его. Он знал, что идет туда, куда ему было нужно идти, и наконец-то он придет. Мягкие упругие лапы острожно переступали по горячему асфальту дорожки, широкие, округлые на кончиках уши настороженно поворачивались то вперед, то к спине. Кот немного устал от дневного света и щурил глаза. Время от времени он приостанавливался и внимательно обнюхивал дорожку.

Вот уже несколько месяцев Кот жил на улице. Он был молод, красив и силен. Он был умен и интеллигентен. Но его никто не хотел. И он никого не хотел, сказать по правде. Он не хотел никого из тех людей, с кем сталкивался в своей недолгой еще жизни, поэтому и ушел в свое время из того дома, где прожил совсем немного.

Котенком его взяли в свой дом какие-то люди, рассчитывая на его породистость. Они не хотели любить его только за то, что он был Котом. Таким, какой он есть. Они не могли любить кого-то просто за то, что этот кто-то – такой, какой он есть. Им непременно надо было с этого кого-то хоть что-то взять – деньги, еду, одежду, машину. Все равно, что – но хоть какую-то выгоду. Вот и Кота они приняли только из расчета, что он будет делать породистых котят. Но тут они просчитались. Он совсем не хотел делать им котят для продажи. Просто не хотел – и все.

Кот был спокоен, вежлив и горд. Он не хотел делать для кого-то котят только потому, что по чьему-то человеческому мнению в этом единственно и состояла его, Кота, жизненная задача. Он видел свою жизнь иной.

Он умел видеть то, чего не умеют видеть люди. Он умел и знал, как предупредить об опасности, отогнать неприятность. Он мог бы показать тем, с кем жил, кто им друг, а кто – враг. Но им это все было неинтересно. Они ругали Кота, когда он, гоняясь за кем-то невидимым, бегал и прыгал по дому: они искренне считали, что любой кот должен только спать, есть и делать им котят, когда от него этого ждут, а в остальное время его дело скромно где-нибудь спрятаться и не путаться под ногами. Они пугались его странных жестов, когда он, стараясь показать им, что в дом пришел кто-то, кто там не нужен, пригибался к полу и почти ползком, на полусогнутых лапах ходил за ним, стараясь привлечь их внимание к тому, кого он опасался.

Они не верили ему и не слушали его, поэтому Кот ушел.

Сначала Кот не знал точно, куда он пойдет. Он знал одно - ему нужно найти своих друзей. Он знал, помнил, что они есть, знал, что у него есть друзья, которым нужен он и которые нужны ему. Кот слышал, что они его зовут. Он не знал точно – почему, не помнил как следует, но знал, что это так.

Жизнь на улице оказалась не такой страшной, как рассказывали люди. В городе, где он жил, всегда было тепло, даже зимой, поэтому можно было спать прямо на улице, на дереве или даже просто на траве.

Правда, в скором времени Кот понял, что это может быть рискованно. Несмотря на то, что он старался никому зря не попадаться под ноги и не мешать, трижды его ловили и пытались выдать за какого-то внешне похожего на него потеряшку, хозяева которого развесили по всему району объявления о награде, причитающейся тому, кто найдет их “несчастного заблудившегося котика”. Когда же выяснялось, что потеряшка в отличие от Кота был кастратом, а значит ошибиться невозможно и вознаграждения не получить, Кота немедленно выгоняли обратно на улицу.

Тогда Кот ушел из района с жилыми домами и некоторое время жил в лесу. Для него это был большой лес, потому что иного леса в этой своей жизни он никогда еще не видел.

На самом деле это была неширокая но длинная полоса растительности между двумя жилыми районами, состоящая из двух неровных рядов огромнейших, покрытых лианами, мхами и папоротниками старых дубов и подлеска из вьющихся растений, чахлых молоденьких дубочков и пальм. Когда-то давным давно на этом месте было старое индейское кладбище, от которого сейчас не осталось и следа на поверхности земли. Только звери, да те редкие люди, что умеют видеть и слышать, могли почувствовать, что там когда-то было кладбище. Но Коту нравились призраки, и он остался в лесу.

Будучи по природе охотником, Кот быстро научился добывать себе еду, благо в лесу не было недостатка в мелких грызунах, ящерицах и прочей мелюзге. Вечером, когда золотое солнце уходило за лес, Кот выходил из своего укрытия и отправлялся на охоту. Иногда ему сразу везло, тогда он быстро наедался, недолго гулял, а потом уходил спать дальше; иногда не везло вовсе и он оставался голодным всю ночь. В такие дни Кот, бывало, жалел, что не вытерпел и ушел из дома, но он был молод, у него было много времени и сил, еда находилась, и все вставало на свои места.

Так Кот и жил, начиная совсем уже чувствовать себя диким зверем, который гуляет сам по себе...

И все было бы просто отлично, если бы не те странные моменты тоски, которые время от времени находили на него. Он не знал толком, что это было. Ему казалось, что он слышит тихий зов. Но зов был невнятный, поэтому Кот не шел. Ему становилось грустно, хотелось пойти на этот зов, но он не понимал, куда надо идти, и поэтому ждал.

Наконец, в один из дней зов стал слышен совсем отчетливо, но сейчас, после своих неудачных приключений с людьми, Кот не сразу поверил ему. Он все прислушивался и прислушивался, опасаясь ошибиться. Лишь через несколько дней доверился Кот своим ощущениям. Это звали его. Это они, его друзья. Они его ждут.

И Кот тронулся в путь.

В доме у Васи всегда жили собаки. Так повелось с самого ее детства, когда ее старший брат подобрал на улице крошечного щененка и принес, пряча под курткой, домой. Мама, конечно, как и положено мамам, сначала пришла в ужас. Но щеночек был таким славным, очаровательным крошечным комочком, ему так нужны были тепло и дружба, что выставить его из дома обратно на улицу не было никакой возможности. Оказалось, что это девочка, притом совершеннейшая дворняжка. В результате ли жизни на улице или еще чего – неизвестно, но у нее оказались глисты. Вася на всю жизнь запомнила, как собачка плакала от боли в животике, буквально, как маленький человечек, гладя по пузику лапкой. К счастью, мама знала, что надо делать, глистов моментально вывели, щеночку сделали прививки, и все стало очень хорошо.

Из крошечного пушистого комочка выросла небольшая и стройная, шелково-черная с рыжими подпалинами на животе собачка. У нее была острая лисья мордашка, внимательный и умный взгляд карих, подведеных черными стрелками глаз и белые носочки на передних лапках. Так и прожила она в Васиной семье до самой своей смерти.

И вот, с тех пор всегда были собаки. Сначала были собаки брата. Потом, когда Вася выросла и вышла замуж, у них с мужем были свои собаки. Васе никогда даже не приходило в голову, что и у нее в доме может быть кот. Нет, не то, чтобы она не любила кошек. Ни в коем случае. Вася всегда любила всяких животных. Даже хомяков и крыс. Но в доме всегда были собаки.

Просто кошки отчего-то не вызывали у нее тогда никаких особенных эмоций, несмотря на то, что когда она приходила в гости к кому-то, у кого они, кошки, были, последние чаще всего относились к Васе более чем дружелюбно. Некоторые лезли к ней на руки и начинали громко тарахтеть как включенный холодильник, а одна пожилая, пухлая и очень умная кошка-трехцветка, жившая в доме у Васиных хороших друзей, часто просто засыпала у нее на руках в забавной позе – пузом кверху, растопырив лапы в стороны.

В какой момент пришло желание видеть в доме кота – Василиса не помнила. Но это желание пришло и не отпускало больше, несмотря на то, что как всегда с ними жила собака.

Весом всего в четыре килограмма, эта собака была самой маленькой и самой смешной собакой из всех, когда-либо живших в доме у Василисы. Она была взята из приюта для бездомных животных, и на животе у нее были вытатуированы синие цифры. Когда Вася с мужем и сыном пришли в приют выбирать собаку, эту они сначала даже не заметили, настолько она была маленькая, серенькая и жалкая. Собачка лежала в уголке своей огромной в сравнении с ней клетке, печально глядя в угол большими влажными черно-карими глазами. Она уже настолько утратила надежду, что кто-то обратит на нее внимание, что даже не подходила к решетке, как другие собаки, чтобы посмотреть, кто там пришел. Как оказалось впоследствии, эта собачка провела в приюте почти всю свою жизнь. Семь месяцев из своих двенадцати.

С того дня вот уже два года собака жила в доме Василисы и ее мужа. Из жалкого, не знавшего радости существа она превратилась в игривую, невероятно ласковую зверюшку, любящую весь мир. Намытая, расчесанная, с длинными кисточками на больших любопытных ушах и с вечно задранным кверху хвостом, крошечная собачка теперь привлекала взгляды всех старушек на улице. Каждая мать семейства, проходя мимо со своим чадом, считала теперь своим долгом остановиться и посюсюкать над прелестным и таким безобидным малюсеньким зверьком. Где-то вы все были раньше... Но несмотря на все это, собачка так и не смогла, к сожалению, избавиться от приютского своего страха. Что-то ущербное так и осталось в ней навсегда, какая-то внутренняя боль. Так и не забыла она обиды, нанесенной ей когда-то, хоть не переносила ее ни на своих нынешних хозяев, ни на других людей.

Возможно из-за того, что не видела в своей собаке никого, кроме абсолютно зависимого, нуждающегося в заботе и любви существа, совершенно неспособного хоть как-то отстоять даже самое себя, не то, чтобы защитить кого-то еще, а возможно и еще по другой какой причине, Василиса теперь очень хотела кота. Ей хотелось видеть в доме уверенного в себе, сильного и здорового зверя, имеющего обо все свое собственное суждение. Она знала, что это будет именно кот, а не кошка. Она точно видела, каким будет ее кот. Он будет все знать, все понимать и смотреть на Василису прекрасными умными золотисто-зелеными глазами. Он будет большой, тяжелый, мощный и сильный, но не жирный. У него будет большая круглая голова и длинные пушистые усы.

Увы, сейчас никак нельзя было привести в дом еще и кота: домовладелец пока не разрешал. Но Василиса знала, когда этому запрету придет конец, придет и кот. Она терпеливо ждала этого момента и лишь иногда мысленно говорила с котом.

И вот – о радость! – наступил знаменательный день. Запрет был снят. Теперь можно спокойно думать о коте.

Никто не мешал им в тот же день пойти в тот же приют и взять там любого приглянувшегося зверя... Но этого не было сделано.

Где-то глубоко внутри Василиса знала, что ее Кот не в приюте. Кот не может быть тупым, ленивым, потерявшим смысл жизни “кастрюлей”, пусть и разросшимся до невероятных размеров. Этого просто не может быть. Не будет Кота и в зоо-магазине, среди капризных милашек, прыгающих по своим загончикам в игрушечной охоте за летающими пылинками. Василиса знала, что он уже не котенок.

Теперь, когда запрета больше не было, Василиса часто думала о Коте. Она звала его, видела каким-то внутренним взором тугое блестящее шелковой шерстью тельце, пробирающееся через заросли перепутавшихся лиан.

На дворе стоял обычный, ничем не выдающийся день.

Вечером, когда еще не стемнело, Василиса с мужем вышли прогуляться с собакой. Уже возвращаясь домой, они заметили бегущую по двору соседку. Спросив, что случилось, они узнали, что только что она видела того самого кота, объявления о пропаже которого висят на всех столбах уже несколько недель. А теперь она бежит, чтобы позвонить по указанному там телефону. Соседка тоже обманулась внешним сходством Кота с “кастрюлей”-потеряшкой. Удивительно, но ни Василиса, ни ее муж не видели этих объявлений, хотя одно из них действительно висело прямо на въезде в их двор. Соседка сказала, что кот ведет себя довольно странно: он не убегает, но и не подпускает близко к себе. Когда она пыталась подойти к нему, кот спокойно отходил в сторону. Когда отходила в свою очередь она, кот шел дальше, туда же, куда держал путь до этого.

При этих словах у Василисы внутри что-то шевельнулось. Она быстро отвела домой собаку и вернулась во двор. Во дворе не было никого, кроме мужа и соседки. “Странно”, - подумала Василиса. И увидела Кота.

Кот шел по дорожке. Кот был большой, тяжелый, гладкий и шелково блестящий короткой густой шерстью. Увидев соседку Василисы, сделавшую очередную попытку подойти к нему, Кот устало опустил хвост и снова отошел в сторону. Он и в самом деле не собирался убегать. Ему больше не хотелось убегать. Он знал, что пришел туда, куда шел. Дождавшись, пока соседка оставит свои пустые намерения относительно него, Кот продолжил путь. Заметив мужа Василисы, направлявшегося к нему, Кот опять приостановился. Он отходил на пару шагов, останавливался и ждал, пока от него отойдут.

Василиса осторожно пошла к Коту.

- Киси, киси, киси, - тихонько звала она.

“Киси!” - фыркнув про себя, подумал Кот. “Вот еще!” И он удивленно посмотрел на Василису прекрасными умными золотисто-зелеными глазами.

“Странно, но, кажется, это и есть мой друг”. - подумал Кот. “Оказывается, у нее тоже зеленые глаза. Это она звала меня.” И он осторожно сделал несколько шагов навстречу.

Василиса спокойно подошла к Коту и взяла его на руки. Кот и не думал никуда уходить от нее.

Не слушая рассказы соседки о том, что некастрированный кот может испакостить им весь дом, Василиса с мужем унесли Кота к себе. Они знали, что Кот никогда не позволит себе пакостить в доме своих друзей.

Войдя в дом, Кот первым делом напился воды из собачьей миски, потом улегся на пол посреди комнаты. Он никого не боялся и никуда не прятался. Он знал, что здесь его никто не обидит и не заставит делать то, чего он делать не хочет. Здесь никто не станет хватать его и удерживать на руках против его воли. Никто не выгонит его на улицу. Здесь будут рады узнать его мнение. Здесь его друзья, которых он искал, которые его звали, которые будут любить его просто за то, что он Кот.

Собака подошла к Коту, ткнулась в него мокрым носом и лизнула в глаз.

Василиса сидела и с удовольствием смотрела на своего Кота. Он пришел сам на ее зов. Он сам нашел их с мужем дом. И они любят его просто за то, что он – Кот.

Стояла тёмная-тёмная ночь. На небе между облаками иногда проглядывала полная Луна. Воздух был очень свежим, чувствовалось, что на дворе стоит поздняя осень. Дверь между мирами была открыта… На подоконниках домов маленького города светились праздничные тыквы. Смех детей, разодетых в нарядные костюмы, раздавался отовсюду.

Но Бэт было очень грустно в этот вечер. Взбираясь на небольшой холм позади её дома, девочка держала на руках своего кота, своего лучшего друга Смоки, аккуратно завёрнутого в его любимое одеяло. На холме уже была вырыта небольшая могилка, предназначавшаяся для Смоки, который умер в этот день.

“Хочешь, я пойду с тобой?” - спросил девочку её отец.

“Нет, я хочу пойти одна”, - ответила Бэт. “Я выкопала могилу для него рядом с могилкой Мак-Дугала, на вершине холма”. Девочка хорошо помнила, как их собаку Мак-Дугала сбила машина…

Бэт остановилась на вершине холма и встала на коленки около маленькой могилы. Она осторожно опустила свёрток в вырытую ямку и засыпала его землёй, положив сверху несколько больших камней.… Из глаз девочки покатились слёзы…

“Смоки, мне так не хватает тебя!” - Бэт смотрела на Луну, а слёзы катились из её глаз. “Почему ты умер?”

“Пришло его время воссоединиться с Богиней”, - произнёс тихий, таинственный голос в темноте.

“Кто это сказал?” - Бэт смотрела вокруг, но никого не видела.

“Смерть – это часть круговорота жизни” - один из валунов вдруг зашевелился.

“Кто ты?” - Луна осветила небольшую женщину, и Бэт поняла, что это был не человек.

“Я троллиха”, - сказало существо, подсаживаясь к Бэт. “Эта ночь печальна для нас обеих, малышка. Я тоже пришла сюда, чтобы похоронить друга” - Троллиха вытерла со щеки кристальную слезу.

Бэт уставилась на троллиху. При свете Луны она, казалось, была цвета камня. Её волосы были похожи на длинные пряди лишайника, а блестящие глаза казались сияющими кристаллами. На ней было платье, вытканное из дубовых листьев и древесной коры.

“Мы часто разговаривали с твоим котом, когда он охотился на этом холме. Мы со Смоки были друзьями. Я тоже буду скучать по нему”, - сказала Троллиха. Она осторожно погладила могилу Смоки. “Покойся с миром, маленький друг. Когда ты отдохнёшь, мы снова потолкуем”.

“Но он умер”, - сказала Бэт, задыхаясь от слёз.

“Малышка, это Самхейн. Разве ты не знаешь древний секрет священного праздника?” Троллиха присела рядом с Бэт. “Это правда, что наши друзья ушли в мир, где физически мы уже не сможем прикоснуться к ним, но Богиня позволяет нам общаться с ними по-другому. Мы можем делать это в любое время, но во время Самхейна это проще”.

“Я не понимаю, как это может произойти”, - сказала Бэт. “Почему во время Самхейна это проще?”

“В это время грани между нашим миром и миром духов становятся очень тонкими. Если прислушаться, мы можем услышать голоса наших умерших близких, а они могут слышать нас. Мы разговариваем, но не словами, а при помощи сердца и мыслей”.

“Может это всего лишь воображение”, - Бэт посмотрела на могилу Смоки, и слёзы снова полились из её глаз. “Мне кажется, иногда по ночам Мак-Дугал запрыгивает на мою постель…так, как он делал это раньше”.

“Да, иногда это всего лишь воображение, но чаще всего – нет. Наши друзья приходят навестить нас в обличии духов”. Троллиха положила руку на своё плечо и похлопала что-то, но Бэт не могла увидеть что. “Как мой друг Ворон. Он сейчас здесь”.

Бэт пригляделась и увидела на плече у Троллихи туманную фигуру. “Я видела что-то наподобие этого в ногах моей кровати, где любил спать Мак-Дугал”. Она прошептала: “Я думала мне это снится” - Бэт подпрыгнула, так, как будто кто-то слегка толкнул её. Девочка посмотрела вокруг, но никого не увидела.

Троллиха улыбнулась: “Закрой глаза и думай о Мак-Дугале. Он так долго ждал, чтобы ты, наконец, его увидела”.

Бэт закрыла глаза, и увидела образ своей собаки. Мак-Дугал счастливо махал хвостом. Она почувствовала, что он посылает ей свою любовь, и сделала то же самое. Вдруг девочка поняла, что пёс улёгся рядом с её ногами.

“Могу я так же пообщаться со Смоки?” - просила Бэт.

“Пока ещё нет. Ему нужно выспаться и отдохнуть. Потом он придёт к тебе. Это даст Смоки время привыкнуть к своему новому миру, а тебе – погоревать о нём. Это не плохо, горевать, но мы не должны горевать вечно”.

“Я никогда не думала, что всё на самом деле так”, - сказала Бэт. “Это как будто они переехали, а мы можем только разговаривать с ними по телефону”.

“Это так со всеми существами, не только с животными”. Троллиха встала и взяла Бэт за руку. “Ты присоединишься ко мне, девочка? Хотя я похоронила моего друга этой ночью, тем не менее, я должна танцевать и петь для всех моих друзей и предков, которые ушли в другой мир. Это время славить предков”.

Бэт присоединилась к Троллихе. Они танцевали медленный танец Троллей вокруг холма при свете Луны. Девочка наблюдала, как Троллиха выкрикивает слова на непонятном ей языке в четырёх направлениях. Глубоко в сердце Бэт чувствовала силу этих слов и знала, что Троллиха выкрикивает их во имя любви и благословения.

Когда ритуал закончился, Троллиха обняла Бэт. “Иди с миром, малышка. И помни, что я рассказала тебе о древних секретах Самхейна”.

“Я буду помнить”, - ответила девочка. “Я смогу ещё когда-нибудь увидеть тебя?”

“Всегда, когда на небе полная Луна, я буду здесь. И особенно в Самхейн”.

“Мне бы хотелось подарить тебе что-нибудь. Ты затронула мою душу”, - Бэт почувствовала, что слёзы опять бегут из её глаз.

“Давай обменяемся нашими слезами во имя умерших друзей”. Большая слеза, блеснув, упала со щеки Бэт на палец Троллихи. При свете Луны слеза сияла как бриллиант.

Бэт осторожно поймала слезу Троллихи и увидела, как маленькая капелька превратилась в настоящий кристалл в её руке.

“Помни секрет Самхейна и помни меня”, - сказала Троллиха и исчезла в темноте. Бэт спустилась с холма, сжимая кристалл в руке. Отец ждал её на крыльце.

“С тобой всё в порядке?” - спросил он, обняв дочку.

“Всё будет в порядке”, - ответила Бэт. Она разжала руку: на ней лежал прекрасный кристалл в форме слезы.

“Ты что-то нашла?” - спросил её отец.

“Слезинку Тролля”, - ответила Бэт. Её отец улыбнулся, потому что был знаком с Троллихой и знал секрет Самхейна.

Жила на свете одна девушка. Каждый день она ходила купаться к ближайшему озеру, и каждый день прилетал туда белый журавль. Она любила смотреть на него, а вскоре поняла, что он не боится ее. Она протянула ему руку, и он подошел к ней, и тогда она поверила в то, что подружилась с ним.

Однажды девушка пришла на озеро и увидела там не журавля, а юношу в белоснежном оперении, и тогда она поняла, что это и есть тот самый белый журавль, ее давний знакомый. Она радостно вышла к нему, и они стали говорить, и они стали друзьями. Тогда она стала ждать этих встреч с еще большим нетерпением.

Ей стало мало этих ежедневных встреч, и она стала звать юношу к себе домой, чтобы жить вместе, делить кров, стол и ложе и растить детей.

- Но я лишь наполовину человек, а наполовину журавль, я не могу жить без своих крыльев.

- О, у тебя прекрасные крылья, я так люблю их! Зачем тебе отказываться от них?

- Но я буду улетать, улетать раз в несколько дней. Вдруг ты тогда попросишь меня отказаться от крыльев, выбросить их?

- Нет, что ты! Я обещаю, что никогда не попрошу тебя об этом!

- Ты не выкинешь их, не сожжешь?

Она клятвенно заверила его, что нет, и они стали жить вместе.

Раз в несколько дней он улетал ненадолго, а она оставалась ждать. И хотя он каждый раз возвращался, через некоторое время она начала бояться: а что, если однажды он не прилетит? Вдруг в других краях ему понравится больше, чем с ней, и он решит остаться там? И тогда девушка стала ждать его нетерпеливо, и стала думать, как бы сделать так, чтобы он не улетал больше никогда. Может быть, выкинуть крылья или сжечь? Но она обещала, что никогда не сделает этого. И она нашла выход.

Девушка не могла выкинуть его крылья, но каждый день, когда он прилетал домой и она обнимала его, выщипывала по одному перышку. "Что такое одно перышко? - говорила она себе, - Ведь у него их еще много, и я оставлю ему большую часть. Я выщипну только это и это".

Так она выщипывала перо за пером. А чтобы он не нашел их, запихивала их в самый низ перины, на которой они спали, - и перина стала пышной и высокой.

Но однажды он надел свое оперение и не смог взлететь. Она со смешанными чувствами наблюдала, как он пытается понять, в чем дело, что случилось с его крыльями. Когда он понял, что крылья, вроде бы, стали гораздо легче, его взгляд встретился с ее, и тогда она не выдержала и отвела глаза.

- Что же ты наделала! - воскликнул он, - Мы могли бы быть вместе, ведь мне нужно было улетать каждый день именно потому, что ты ждала меня. Эти полеты продлевали нам с тобой жизнь. А теперь я должен буду навсегда покинуть тебя…

- Но я не выкинула их, - воскликнула она, - вот они, смотри!

Она бросилась к перине, вспорола ее, и весь дом стал белым от пуха и перьев, устлавших его. Она подобрала одно перо и бросилась к журавлю, укоризненно глядевшему на нее. Она попыталась прикрепить его к крылу, но перо не держалось - однажды выдернутое, оно уже не прирастало обратно.

Она заплакала и стала просить его остаться.

- Увы, это не в моих силах, - удрученно сказал он, - Если бы ты не крала мои перья, мы бы жили долго и счастливо. Как жаль, что ты совершила такую глупость.

И он исчез.

Она долго бродила по дому, пытаясь собрать перья из его крыльев, но ей это так и не удалось. Так она и осталась - одна, лишь с несколькими перьями в руках. Да и те скоро затерялись.

Однажды, давным-давно, жил в одной деревне паренек. И вот как-то захотелось ему повидать своих родичей, живших далеко, в другой деревне, куда идти надо было не день и не два, а целую луну. А надо сказать, что лошадей в том народе не знали и ходили везде пешком.

В ту пору враждовали они с народом, жившим по соседству, и далеко от деревни не забирались. Но приспичило парню - повидаю родню, да и все тут. Посоветовался он с соседями, они и присоветовали:

- А ты сделай так, чтобы никто не узнал, кто ты и откуда. Приоденься иначе, лицо измени да голос, и кто тебя ни спросит по дороге, всем отвечай: "Я не знамо кто!"

Так и сделал паренек. Набрал камыша на ближайшем пруду, краску из трав сделал. Выпачкал волосы, взлохматил, чтобы в разные стороны торчали, сделал себе из камышей одежу, лицо краской измазал. В воду посмотрелся - сам себя не узнал.

И пошел по лугам да по лесам.

День идет, два идет, а на третью ночь наткнулся на вражеского дозорного.

- А ну стой! Ты кто таков? - рявкнул тот.

Припомнил парень, чему его в деревне-то учили, да и говорит:

- Я-Не-Знамо-Кто!!!

Посмотрел дозорный поближе - и впрямь Не-Знамо-Кто: волосья в разные стороны торчат, там, где лицо у человека должно быть, - рожа страшная намалевана, одежа камышовая на ветру шелестит.

- Проходи! - сказал он и отпустил паренька. Уж больно неохота ему была связываться не-знамо-с-кем. Вдруг колдун какой, али дух лесной? Такому поперек дороги встанешь - себе дороже выйдет.

Пошел парнишка дальше довольный, что так все легко вышло. Идет, а сам, чтобы не забыть и по привычке свое имя не сказать, про себя все повторяет, что он не-знамо-кто.

Долго он шел, и всем встречным это говорил. Чем дальше шел, тем грязнее становился: солнце печет, пыль дорожная на волосах и лице крашеном оседает. А снимать одежу камышовую да краску смывать он боялся: а вдруг враги?

Пришел он наконец в деревню, где родичи жили, под вечер постучался в ворота, спросили его из-за ворот:

- Кто таков?

А он губами-то пошевелил, чтобы имя назвать, а вспомнить-то и не может. Помнит только, что он Не-Знамо-Кто.

- Не-Знамо-Кто-Я! - сказал.

- Ну и ступай себе, Не-Знамо-Кто, своей дорогой! Мы чужих не пускаем! - ответили ему из-за ворот, и не открыли.

А он обрадовался по привычке-то, что не узнали его, и дальше пошел, от деревни к деревне, от поселка к поселку. Идет, губами шевелит, помнит, что шел куда-то, да не помнит, куда. Не заметил даже, что прошел мимо места назначенного.

Так и ходит до сих пор.

На краю горного леса, там, где с пологого холма видна полоска моря, а небо такое высокое, что кажется куполом из синего хрусталя, рос маленький зеленый Куст. От холодных западных ветров его прикрывали деревья, а неподалеку журчал прозрачный ручей. Птицы по утрам садились на его ветви и пели свои утренние песни, а на закате бриз доносил до него легкий аромат морской воды.

Все было бы хорошо, да только Куст почему-то решил, что он одинок. Песни ручья и птиц, прикосновения ветра не радовали его, солнце казалось ему равнодушным, а морской ветер - холодным и неласковым. Куст тосковал по Кому-то Родному. Кому-то, с кем можно обняться ветвями и говорить, говорить... Слушать ветер и воду, радоваться летнему теплу. Он думал, что вот тогда, когда Кто-то Родной придет в его жизнь, тогда он и послушает наконец птичьи песни и шепот ручья, покажет этому Кому-то, как красив и безмятежен закат над пенным прибоем, и будет каждое утро приветствовать Солнце радостными взмахами ветвей.

Так и жил маленький Куст день за днем, луну за луной на краю горного леса, весь - в ожидании и грусти. Однажды на рассвете вместо пения птиц его разбудило чье-то прикосновение. Кто-то полз вверх по ветке. Куст с удивлением смотрел, как этот кто-то упорно карабкается вверх, оскальзываясь и скатываясь на землю, но все равно раз за разом цепляясь за ветки и листья.

- Кто ты? - спросил Куст, и немного поддержал своим листом готового вновь упасть вниз гостя.

Гость замер и сжался.

- Почему ты боишься? Кто ты? - снова спросил Куст.

Утренний гость назвался Червяком и объяснил, что замерз ночью и приполз немного погреться. Он показался Кусту очень красивым: яркий, с нежной бархатной кожицей.

- Ну что ж, погрейся, - сказал Куст и прикрыл Червяка ветками.

Солнце выглянуло из-за моря, и к Кусту прилетела птица, чтобы спеть свою утреннюю песню. Червяк снова сжался и начал дрожать.

- Тебе все еще холодно? - спросил его Куст, - Подожди немного, сейчас выглянет Солнце и станет теплее.

- Я согрелся, но боюсь, что меня съест эта птица, - ответил Червяк.

Куст поплотнее сомкнул свои листья и спрятал Червяка от птицы.

- Ты не бойся, она не заметит тебя. А песню послушай. Слышишь, какая она красивая? Утренняя песня... Знаешь, еще бывает песня вечерняя. Поют не только птицы, еще поет ручей. И морской прибой там, внизу...

- А что такое прибой?

Птица улетела, и Червяк осторожно выглянул из-под прикрывавшего его листа.

- Ты никогда не видел прибоя?

Куст посадил Червяка на ветку и поднял ее над собой.

- Смотри! Там, внизу. Видишь? Правда, красиво?

- Красиво...

Червяк восторженно рассматривал пенную полосу, белеющую у берега.

- Тебе нравится? Я дарю тебе этот прибой. Теперь мы сможем любоваться им вместе.

- Спасибо. Это действительно очень красиво... Я никогда не видел такой красоты. Ты подарил мне прибой.

Не отрывая взгляда от прибоя, Червяк рассеянно откусил кусочек листа.
Куст дернулся.

- Извини, - Червяк виновато потупился, - Я так проголодался.

- А что ты ешь?

Червяк даже покраснел, и окончательно уставился в землю.

- Я ем только листья... Извини, я больше так не буду. Я сейчас уйду.

- Куда же ты пойдешь? У нас ведь теперь прибой один на двоих. И песни птиц и ручья... И утро...

Куст немного подумал и протянул Червяку свою ладошку-лист:

- Ешь.

Червяк нервно потоптался на месте и нерешительно поднял голову.

- Но это же твои листья?

- Но ничего другого ты ведь есть не можешь?

- Не могу...

- Так ешь. Ешь, мы ведь теперь вдвоем. Я подарю тебе свои листья, и еще - расскажу тебе о своем лесе, и небе, и море... Мне так давно хотелось рассказать кому-нибудь об этом. Кому-нибудь Родному... Ты можешь стать Родным?

- Могу. Я буду тебе Родным, - Червяк быстро грыз лист. Кусту даже показалось, что он совсем не жует, только откусывает и глотает. Было больно, но Куст терпел. Ведь у него теперь был Кто-то Родной, а за это пара листиков - небольшая плата. Куст терпел и думал о том, как он будет делиться с Червяком тем, что видел и слышал за годы одиночества. Червяк все ел, а на небо неспешно вплывало летнее Солнце, и на лесной опушке разгорался новый день.

Время шло день за днем, ночь за ночью. Червяк слушал рассказы Куста о деревьях и птицах, Луне и Солнце. Они вместе слушали песни ручья и любовались прибоем. Червяк рассказывал Кусту свои истории, и они завораживали Куст необычностью: он не знал, каково это - проползти по влажной траве и забраться на теплый камень. Куст ходить не умел.

Каждый день Червяк съедал у Куста пару листьев. И Куст старался выращивать их побольше, чтобы Червяку было, что поесть, и чтобы ему можно было спрятаться в листьях от птиц, которых Червяк по-прежнему боялся.

Время шло, и постепенно есть стал Червяк все больше и больше, а слушать Куст - все меньше и меньше. Впрочем, рассказывать Кусту уже было нечего: он поделился с Червяком всем, что знал, видел и слышал. Всем, что у него было. И Куст был счастлив, что у него наконец появился Кто-то Родной.

Однажды утром Куст проснулся раньше обычного, и услышал, что Червяк с кем-то разговаривает. В предрассветном полумраке он разглядел Червяка, сидящего на ветке вместе с другим Червяком. Куст прислушался...

- Сейчас рассветет, и мы спрячемся под листья и послушаем утреннюю песню птиц.

- Птиц? Какой ужас! Они же нас съедят!

- Не бойся. Я знаю, как их обмануть. Мы спрячемся под листья, и они нас не заметят. А потом я покажу тебе прибой. Знаешь, как это красиво! Надо только взобраться по веткам на самый верх. Я научу тебя... Я влюблю тебя в этот прибой и в песни ручья. Я подарю тебе это...

Два червяка сидели рядышком на одной ветке. Куст ошарашено смотрел на них, и что-то кольнуло его где-то в глубине ветвей. Он смотрел и смотрел, пытаясь понять, как это случилось - вот был один Червяк, его Родной. А теперь их двое, и Родной делится с кем-то тем, что Куст ему подарил когда-то... А потом рассвело, и червяки, укрывшись под листьями, слушали птичью утреннюю песню. Потом они забрались на самый верх и второй Червяк с удивлением и восторгом рассматривал прибой, а Родной Червяк гордо и ласково придерживал его, чтобы он не сорвался вниз. Потом они немного перекусили листьями Куста, и второй Червяк куда-то уполз, пообещав, правда, вернуться...

Когда гость исчез в густой траве, Червяк повернулся к Кусту и поздоровался. Куст не ответил. Он все смотрел на свои листья-ладони. Раньше он не замечал, что они стали напоминать кружево - все в дырочках, изъеденные и обглоданные. Ему ведь все труднее было их выращивать, новые и новые, взамен старых, пошедших на корм Червяку. "Зачем я это делаю?" - подумал Куст. "Зачем я кормлю того, кому уже не нужны мои рассказы? Теперь он дарит мой мир другому, а я его все кормлю... Зачем?" Куст все продолжало что-то покалывать...

На следующий день чужой Червяк приполз снова. И через день - опять. Наконец Куст не выдержал, и сказал Родному Червяку, что ему это не нравится. Куст чувствовал себя лишним, ненужным, пригодным только для еды. Но Червяк от него отмахнулся. Червяк не понимал, что такого в том, чтобы поделиться с кем-то еще красивыми историями. А о том, что с Кустом он давно перестал разговаривать, а только ел его листья, Червяк говорить не стал. Неприятно было Червяку говорить об этом, а он привык делать только то, что ему нравилось: вкусно есть, спать в тепле и любоваться горным лесом и небом, спрятавшись от птиц под защитой листьев Куста.

Шло время. Куст и Червяк все так же вместе встречали и провожали летние дни. Только они уже больше не разговаривали. Куст все что-то покалывало изнутри, да ветки перестали быть как прежде мягкими и нежными: на ветках появилась кора. А однажды червяк потянулся пообедать за очередным листом, и укололся обо что-то на ветке Куста. Присмотревшись, он увидел острую и прочную колючку.

- Что это у тебя? Зачем? - спросил удивленный Червяк.

Но он забыл, что они с Кустом уже давно ни о чем не говорили. Куст не ответил, а только пожал своими ветками. Куст был занят: он слушал песню ручья и придумывал к ней свои слова. Вопрос отвлек его, и часть слов куда-то убежала. Это расстроило Куст, и он постарался поскорее забыть о Червяке и его вопросе.

Червяк все пытался дотянуться до листьев, но колючки, а их становилось все больше и больше, не пускали его. И настал день, когда Червяк ушел. Червяк просто слез с веток, скатился, уворачиваясь от острых колючек, и закричал из травы:

- Посмотри на себя! Ты не Куст! Ты - колючка!

- Да, я стал колючкой, - с удивлением ответил Куст. Казалось, он только сейчас заметил это.

- Не стал! Был! Ты всегда таким был!

Куст не стал спорить. Он и сам уже не верил, что когда-то был другим.

- Ты думаешь только о себе! Тебе никто не нужен! - продолжал кричать Червяк, - К тебе никакой червяк никогда не подойдет!

"А может, это не так уж и плохо?.." - подумал Куст, но вслух ничего не сказал. Он уже не хотел говорить вслух того, что думал.

Потом Червяк уполз прочь. Навсегда. Куст смотрел, как Кто-то Родной скрывается в густой зеленой траве, и вспоминал, как он дарил ему свои истории. Запах моря и песню ручья. Птичьи трели и черную пилу деревьев на фоне ночного неба... Вспоминать было больно. Все-таки, это был Кто-то Родной... Боль прошла по всем веткам, пробежала по листьям, как по нервам, и собралась в одну точку. Точка стала бутоном, а бутон - цветком. На краю горного леса, там, где с пологого холма видна полоска моря, а небо такое высокое, что кажется куполом из синего хрусталя, расцвела роза.

Жила-была в одной деревне девочка Валя. Она была русоволосая и сероглазая, курносая и веселая. Она вставала с первыми лучами солнца, сладко зевала, и, напевая песенку, шла во двор. Она очень любила животных и держала у себя кур. Еще у нее был свой огород, на котором росли пшеница, рожь, огурцы, капуста и многое другое. Валя всегда сама ухаживала за своим хозяйством и никогда не просила никого помочь, даже в самые мрачные времена.

Но вернемся к утренним занятиям Вали. Она шла, радуясь утреннему солнцу, кормить кур зерном. Куры уже с нетерпением ждали свою хозяйку. Она поприветствовала их улыбкой и насыпала немного зерна, налила воды.

Все было у Вали хорошо в хозяйстве, только куры были тощими и почти не неслись. В чем же причина? Валя очень боялась, что зерна не хватит, чтобы перезимовать, поэтому ей приходилось временами недодавать птице корма. Это ее очень огорчало, но она ничего не могла поделать. Если она потратит слишком много, то ей самой нечего будет кушать, она отощает и красота ее потеряет теперешнюю силу, платья будут висеть мешком и никто не будет обращать на нее внимания.

Но однажды куры заболели неизвестной болезнью. Они перестали кудахтать и почти не выходили во двор, а все сидели на своих насестах. Валя никак не могла понять, в чем дело; ей стало казаться, что они скоро могут умереть. Она не знала, что ей делать, она пришла в отчаяние... Она даже стала сыпать им в два раза больше зерна, в надежде, что они будут лучше питаться и выздоровеют. Через некоторое время Валя заметила признаки улучшения: со двора, где гуляли куры, стало слышаться обычное кудахтанье.

Куры пошли на поправку. Валя наконец обрела спокойствие. Вдруг она заметила, что куры снесли несколько яиц. Девочка удивилась, но не стала их забирать, она хотела, чтобы появились маленькие желтенькие цыплята. На следующий день она обнаружила в курятнике еще десяток яиц. Недолго думая, она взяла их и пошла продавать. Идя на базар с корзиной, она заметила необычную для себя картину: нищий на милостыню покупал конфеты маленьким ребятишкам, вьющимся вокруг него...

Валя быстро продала свой товар, а на вырученные деньги купила еще зерна для кур. С тех пор они стали нести много яиц. А Валя сверкала в своем счастье, ведь теперь она могла не экономить зерно: куры давали достаточно яиц, чтобы их продавать. С тех пор ее птицы никогда не голодали и не болели. В скором времени у Вали появилась еще живность - поросята и корова, и ее хозяйство стало лучшим в округе.

Жила-была принцесса в одном маленьком, но красивом королевстве, на берегу большого озера, у высоких горных вершин. Всего было вдоволь в королевстве: и цветов, и деревьев с вкуснейшими плодами, и зверей, и птиц. Еще славилось это королевство лучшими женихами среди соседних королевств. Всем были хороши ребята, от пастуха до сына дворянина - красивы лицом, сильны телом, умны, обаятельны, веселы. Ежегодно давался бал женихов в самом большом замке королевства. Парни и девушки съезжались туда, чтобы себя показать и других посмотреть. А после бала было несколько месяцев праздника и веселья - потому что свадьбы справляли счастливые влюбленные.

Но самой важной и главной персоной на балу была принцесса. Она была самой красивой девушкой в королевстве и, конечно, заслуживала, как она считала, самого красивого принца. Но беда была в том, что все мужчины были красивы как на подбор, все они ей нравились, и выбор сделать было очень сложно. Конечно, сердце всегда подскажет, но оно почему-то упорно молчало и не подавало никаких сигналов. Принцесса уже думала, что, может, она совсем бессердечная? На самом деле она ошибалась, в ней было много доброты, ласки и нежности. Положение принцессы действительно было трудным. Она постоянно купалась во внимании и заботе противоположного пола, ей дарили свежие цветы и вкусные конфеты. Принцесса улыбалась, благодарила и искала глазами ЕГО. Но все, хоть и были прекрасны лицом, были похожи друг на друга как две капли воды. Принцесса уже несколько раз уезжала с бала без своего принца...

И вот однажды после одного такого бала ей приснился сон... Принцесса увидела себя на залитой солнцем лесной поляне, до ее слуха доносилось журчание прозрачного ручья; в траве росло множество удивительных, необыкновенно красивых цветов, каких она не видывала в жизни. В центе поляны рос огромный старый дуб, с раскидистой зеленой кроной. Под ним и очутилась принцесса. Рядом с собой она увидела женщину с необычайно добрыми глазами и в легком платье, плавно развевающимся на ветерке.

- Кто ты? - спросила девушка.
- Фея, - ответила фея. - Я здесь, потому что у тебя беда.
- Да, - с грустью в голосе ответила девушка. Она уже поняла, про какую беду сказала фея.
- Я хочу сказать тебе, что ты скоро будешь очень счастливой. Скоро ты увидишь своего принца. Ты найдешь его сама.
- Сама? - удивилась девушка. - Разве принцессы сами ищут принцев? Он должен явиться ко мне во дворец, на белом коне и с подарками!
- Милая моя! Твой принц заколдован злым волшебником и не может найти тебя сам, хотя он очень хочет этого. Сейчас он равнодушен ко всем девушкам, он не может найти свою единственную. Чары спадут, только если ты признаешься ему в своих чувствах.
- Как?! Принцессы не признаются в любви! Наоборот, они должны слышать признания от благородных рыцарей!
- Если ты хочешь найти его, вспомни о том, что ты не только принцесса, но и влюбленная девушка.

Тут принцессу разбудили утренние трели птиц у окна. Они как-то особенно звонко были слышны в комнате. Принцесса сначала не могла понять, почему так сильно стучит ее сердце, но через пару секунд вспомнила свой сон.

Она засомневалась: "Это правда или не правда?". В задумчивости она бросила взгляд на окно - там, в лучах солнца, лежал цветок с волшебной поляны. "Правда!" - принцесса была в растерянности. "Что же теперь? Идти? Но принцессы не ищут сами принцев! Впрочем..." - сердце наполнилось вдруг тоской по счастью... Она повелительно топнула ножкой "Принцесса я или нет?! Все в моей власти!" И она, ни слова никому не говоря, поменяла свое шикарное платье на обычное, накинула легкий плащ на плечи, захватила еды и питья, и выбежала из дворца на дорогу.

Она почувствовала себя просто великолепно, ей захотелось петь и танцевать, громко смеяться от радости - ведь она идет за своим счастьем! Внутри у нее все светилось розовым светом. И она пошла по дороге прямо, никуда не сворачивая.

Шла она мимо поля, мимо леса, мимо болот и озер и дошла до деревни. В одном из дворов сидела молодая девушка; она плела венок из трав и цветов, и мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Принцессе хотелось пить и она обратилась к девушке: "Милая девушка! Нет ли у тебя воды утолить мою жажду?". Девушка в ответ улыбнулась, кивнула и через минуту вынесла стакан воды.

- Куда вы путь держите? Через нашу деревню редко проходят путники.
- Я иду за своим счастьем, - отвечала принцесса.
- Тогда удачи вам! А по какой дороге вы дальше пойдете? - спросила девушка и указала в сторону леса.

Там дорога раздваивалась: одна вела прямиком в лес, а другая - по окраине. Принцесса растерялась... она не знала, куда идти, как правильно выбрать путь. Видно, недоумение была написано на ее лице, и девушка сказала:

- Вы спросите свое сердце. Оно знает все.

Принцесса взглянула на дорогу вдоль леса - и внутри почувствовала будто серый плотный туман, обволакивающий все вокруг; она посмотрела она лесную дорогу - и розовым светом засветилось внутри.

- Я иду по лесной дороге!
- Вот здорово! - воскликнула обрадованная девушка. - По этой дороге дальше есть луг, на котором пастух пасет свое стадо. Этот пастух - мой любимый, но мы с ним так редко видимся, что он почти не слышит от меня ласковых слов. Если увидишь его, передай, что я его люблю и очень жду, когда он придет, без его веселых глаз и звонкого голоса мне очень грустно...
- Удивительно! - сказала принцесса. - Зачем ему это говорить, ведь он и так наверняка все это знает. Но ты помогла мне, я все ему передам.

- Спасибо. Я хочу, чтобы он знал о моей любви и его сердцу стало теплее...

Принцесса попрощалась с девушкой и пошла дальше. День она шла через лес и, наконец, увидела тот луг, на котором пас свое стадо пастух.

Она поприветствовала его и передала все слова девушки из деревни. Лицо пастуха просияло:

- Значит, она помнит меня, она все еще меня любит. О, добрая девушка, спасибо тебе, я так счастлив! Этих слов мне безумно не хватало!

Принцессе понравились эти слова пастуха. Она двинулась дальше по дороге, через лес, вышла в поле. На краю стояла одинокая деревянная изба. Принцесса уже порядком проголодалась и постучала в дверь. Ей открыла бабушка. Лицо ее было в глубоких морщинах, седые волосы прикрывал расшитый цветастый платок, а голубые глаза приветливо смотрели на девушку. Та поздоровалась и попросила поесть, и бабушка жестом предложила ей войти, усадила стол и принесла еды. Потом вдруг спросила:

- Ты заблудилась? Что ты здесь делаешь?
- Ищу своего принца, - отвечала девушка.
- А какой он?

Девушка задумалась:

- Он красивый, умный и веселый, - ответила она.
- Разве мало таких принцев? Как же ты узнаешь своего? Как его найдешь?

Принцесса была в растерянности и не знала что отвечать. Ей вдруг показалось, что она зря проделала такой длинный путь и что у нее ничего не получится; все было напрасно. От огорчения она чуть не заплакала. Бабушка заметила это и утешила ее:

- Если ты достаточно смелая, я потому тебе. Ты съешь кусочек этого пирога, и во сне увидишь своего принца, и поймешь, как его узнать. Этот сон будет вещим. Но если ты не готова увидеть правду, какой бы она не была, возвращайся назад.

Принцесса не хотела возвращаться; для этого ли она шла так долго, чтобы отступать сейчас? Она съела кусочек пирога и решила идти дальше. Бабушка тепло попрощалась с ней.

Вскоре стало вечереть. Девушка шла и думала; ей было немного страшно, у нее даже мелькнула мысль - а что если он будет некрасив... Но как бы то ни было, впереди будет счастье, неважно в каком обличье. А все остальное неважно.

Когда зажглась первая звезда, сон начал одолевать принцессу, она прилегла на мягкую траву и закрыла глаза.

Это была та же самая поляна с необычными цветами и столетним дубом. Принцесса оглядывалась, ища глазами своего принца. Но под дубом стояла та самая старушка, что дала ей волшебный пирог; только теперь она выглядела более молодо и походила на мудрую волшебницу. Она улыбалась смущенной и удивленной девушке. Подойдя к ней, она стала говорить:

- Ты удивлена? Сейчас я расскажу тебе о нем. Внешность часто бывает обманчива. Так слушай меня: этот человек не принц по крови, не знатного рода, но достойный доблестный мужчина. У него голубые глаза и красивые руки, у него бархатный голос. У него веселый нрав; когда он огорчен, он рассказывает самые смешные истории, чтобы поднять себе настроение; когда он злится, он корчит самые смешные рожи; он никогда не убеждает в своей правоте; он быстрее всех говорит скороговорки и придумывает самые оригинальные комплименты, он умеет ходить на руках...

Бабушка еще многое рассказывала, и чем дольше она говорила, тем сильнее девушка ощущала, будто падает куда-то вниз, в бесконечность, все глубже и глубже... Вдруг она проснулась и сразу поняла, как узнает своего принца. Многое, что она слышала, ей понравилось...

С еще большой радостью в сердце она шла вперед. Уже разливалось внутри то прекрасное чувство к пока неизвестному ей человеку, которое она хотела выразить, сказать все, что у нее на сердце; хотелось стать счастливой самой и сделать счастливым его.

Дорога шла лесом и вдруг она увидела ту самую поляну, которая ей снилась.

На траве сидели три молодца и разговаривали о чем-то. Девушка подошла к ним и заговорила, а те были поражены ее красотой и обаянием, предложили ей пообедать с ними. Все были красивы, обаятельны и милы, улыбались ей, вели умный разговор, перемежая его забавными шутками. Все они ей понравились, но чувства ей подсказывали, что есть среди них один особенный. Ей надо было проверить и убедиться. Она попросила ребят показать ей свою ловкость. Один из них взял камень с земли и метко попал им в верхушку дерева, другой сделал колесо по земле, а третий, с лучистыми глазами, ловко прошел перед ней на руках... То, что почувствовала принцесса, трудно передать словами... Она подошла к нему и сказала: "Тебя я искала, я люблю тебя. Ты моя судьба". Молодой человек вздохнул, и темные чары вышли из него и растворились в воздухе. Он обнял девушку и поцеловал.

Ну а дальше все всем ясно: они жили душа в душу много лет и было в их жизни много радостей.

Winterra

Жила-была, не тужила-не плакала, а ворожила все больше Прекрасная Девица. И началась в ее жизни всякая сумятица. Одно не клеится, второе не режется, третье не бьется, четвертое не держится, а пятое вообще что-то несуразное вытворять стало.

Начала было Прекрасная Девица тужить, да дело для нее было новое, непонятное, сразу она и иссякла, стала думать, как дальше быть, куда бежать, куда плыть.

Думала девица, думала да и стала корень зла искать.

Взяла несклеенное и спрашивает: "Что же ты не клеишься, что же ты не ладишься?" А нескленное ей и отвечает человеческим голосом: "А ты меня сшить попробуй!" Сшила девица несклеенное - лучше прежнего стало!

Взяла девица нерезаное и спрашивает: "Что же ты, нерезанное, не режишься?" А нерезанное и отвечает ей человеческим голосом: "А ты меня порви!" Стала девица нерезанное рвать, и стало оно лучше прежнего.

Взяла девица небьющееся. Взяла девица небьющееся и спрашивает: "Что ж тебя сломать надо?" Небьющееся аж все покраснело и позвякивать стало тоненько-тоненько: "Что ж я тебе такое сделало-то, что ты меня то бьешь, то ломаешь? Оставь меня как есть, я тебе пригожусь еще!". Так и сделал девица. Поставила небьющееся на полочку, да еще и пыль смахнула, чтоб краше было.

Взяла девица четвертое, то, которое не держится. И думает: "Неужто мне его привязать надо, чтоб держать не приходилось?" А недержащееся тут и говорит, вроде как не девице, а вслух само с собой размышляет: "Ох, Девица Красная, а силушка-то у нее богатырская! Как держать начнет - хоть вон беги! Ажно за глотку хватает, вздохнуть-выдохнуть мочи нету!" Услышала это Прекрасная Девица да диву далась: "Да как же мне еще тебя держать, когда у тебя окромя глотки и нету ничего?"

Недержащееся и отвечает: "А ты отпусти, само рядом буду!" Долго ли, коротко ли Прекрасная Девица раздумывала, да только отпустила. Сначала просто хватку ослабила, потом ладонь разжала, а потом и совсем руку убрала. А недержащееся и впрямь рядом осталась, не улетело, не убежало, не испарилось.

Пришел черед того, что несуразности всякие творить стало. Долго девица думала, а подходить-то боязно, мало ли, какое коленце это несуразное выкинет.

Видит несуразное, что в раздумьях девица стоит, и спрашивает: "О чем же ты, девица, призадумалась?" А девица отвечает: "Да вот думаю, что бы с тобой такое сделать, чтобы тебе это понравилось? Ты ж ведь на все мои попытки что-то несуразное выкидываешь!" Посмотрело Несуразное не девицу, потом улыбнулось слегка, а потом уже во все горло засмеялось: "Эдакая ты непонятная! Ты ж со мной можешь что угодно делать, только ж обясни, что хочешь-то! А то ноги-руки в разны стороны выкручиваешь, а зачем - не говоришь!" "Дык надо же узнать, для чего ты годное, Несуразное!"

А несуразное пуще прежнего смеется!

- Экая ты, девица, непонятливая! Да я ж несу разное. Разное я несу тебе! Что сама пожелаешь, то и пожалую. А ты ж не желаешь ничего, когда мне ножки-ручки выкручиваешь! Я уж одно для тебя сделаю, другое, а ты все недовольна! Не трогай меня, просто отпусти и загадай желание. Оно непременно сбудется. Я разное тебе несу!

Неожиданными были эти слова. Не сразу девица поняла, что не всегда надо ручки-ножки чужие двигать, чтобы желаемое сбылось. Иногда надо просто пожелать. И подождать.

И сумятица закончилась тут же.

И стали все жить-поживать, да добра всякого наживать!

Маленькая темная женщина сидела на моем подоконнике. Она то задумчиво смотрела вдаль, то внимательно разглядывала собственную коленку, разглаживая на ней складки своего одеяния.

Я знала, кто она такая. Она не раз приходила ко мне, но никогда ее присутствие не казалось мне настолько осязаемым. У меня было ощущение, что я могу прикоснуться к ней... Но она предпочла заговорить. Как-то вдруг, неожиданно она заговорила о себе. Ее слова, казалось, звучали уже давно, но только сейчас стали понятны мне, слышны мне.

- Я родилась уже очень давно. Я уже долго живу, многое видела. Однажды некое всемогущее существо (его имя давно уже забыто, поэтому нет смысла называть его так) предложило мне исполнить любое мое желание, потому что я помогла ему, так он хотел отблагодарить меня. А я давно хотела стать бессмертной. Существо вздохнуло, но спорить со мной не было смысла, я была молода и легко настаивала на своем. Я стала бессмертной.

Женщина замолчала, снова посмотрела вдаль. А я смотрела на нее. Я почти не видела ее лица, даже казалось, что она специально скрывает его. Если я опускала глаза, то чувствовала на себе ее пристальный взгляд. Она как будто изучала меня, рассматривала.

Она продолжила.

- То существо было умнее меня. Отслужив положенный срок, оно погибло. Погибло, чтобы заново родиться. Сейчас оно переродилось уже трижды, и с каждым разом становится все сильнее, мудрее. А я... Я слабею. От моих былых качеств почти ничего не осталось. Я уже не хочу быть бессмертной...

Она снова замолчала. Я хотела предложить ей чаю. Но почему-то не могла даже пошевелиться в ее присутствии. Она заговорила опять.

- Я недавно говорила с тем существом, с его третьим воплощением. Оно готово меня отпустить. Оно готово даровать мне смерть и перерождения. Но с одним условием. Ни одно существо не должно стремиться воспользоваться моими услугами. Все должны забыть обо мне...

Она продолжила свой рассказ. Я услышала, что испокон веков женщины умели ждать и ценили это свое умение. Ожидание, именно так звали мою собеседницу, тогда никогда не приходила одна, чаще они появлялись втроем: она, Надежда и Сила. Но две ее сестры давно уже изменились, стали другими. Теперь Ожиданию было с ними не по пути, поэтому она всегда приходила одна. Но тогда, когда они приходили втроем, женщины ждали воинов с победой, ждали События, Чуда... А теперь...

Теперь ждать стали чего-то незначительного, мелкого. Просто ждали, даже не зная, порой, для чего ждут и что останется после этого ожидания.

Я внимательно выслушала ее рассказ.

- Но почему ты пришла ко мне? - спросила я.

Ожидание посмотрела на меня с усмешкой. Она слегка покачала головой.

- Потому что сейчас во мне нуждаешься только ты одна. И именно от тебя зависит моя судьба. Моя смерть и перерождение или дальнейшее существование и усыхание.

- От меня? А как я тебя могу отпустить? Я никогда не общалась с Ожиданием, я не знаю...

- Поговори со мной, познакомься. Ты гордишься тем, что способна ждать. Ждать даже тогда, когда потеряна надежда и уже нет сил. Ты все равно ждешь. Но для чего? Ты ведь и сама понимаешь, что ждать - бессмысленно. Если событие не случается моментально, то оно происходит вне твоего Ожидания. Оно происходит вообще. Не всегда с тобой, не всегда на твоих глазах. Событие просто происходит. Что сейчас делаешь?

Вопрос был неожиданным... Я стояла, опираясь локтями о подоконник, слушала Ожидание. Я впервые в жизни слушала Ожидание! Я не теребила ее в себе, не просила дать мне силы или надежды. Я ее слушала. И она рассказывала о том, что я еще не знала.

- Я слушаю тебя.

- Выслушала? - усмешка снова показалась на ее губах.

Я кивнула.

- Я могу уходить?

Я хотела снова кивнуть, но остановилась и схватила ее за плечо.

- Подожди! Как уходить! Но если уйдешь ты, Ожидание, то кто останется со мной?

Ожидание повела плечом, чтобы скинуть мою руку и махнула рукой на мою комнату, призывая меня оглянуться. Посмотри, тут полно всего: цветы, книги, нитки, игрушки...

- Но они не такие, как ты. Они...

- Неживые? Говорить не умеют? - подсказала она. - Это пока спорный вопрос. Тогда взгляни сюда.

Она, как мне показалось, достаточно бесцеремонно ткнула меня в живот.

- Здесь слушай! В себе! Пойми, в тебе живет гораздо большее, чем ты видишь обычно. Ты удерживаешь меня, чтобы не слышать того, что вокруг и внутри. Не держи меня. Я приду. Потом приду. Но буду другой. Не выматывающей и бессмысленной. А другой. Полной сил и эмоций. Отпусти...

- Хорошо. Иди. Но возвращайся, я буду тебя ждать...

Ожидание рассмеялась, но спорить не стала.

Еще через секунду она растворилась. Остался подоконник, остались цветы на нем, остались игрушки и нитки. Но мне все казалось, что чего-то не хватает, что-то еще как будто должно было быть... Я стала прислушиваться к себе. Внутри робко зазвучали какие-то голоса, кто-то звал меня, спрашивал о чем-то, что-то предлагал.

- Да нет же, все на месте. Все в порядке. Зачем я так разволновалась? - удивилась я и отошла от окна.

Ожидание после долгого полета приземлилась перед Вечностью. Та предложила ей выбрать свое новое имя.

Ожидание долго выбирала.

И решилась...

Но это уже совсем другая сказка...

В дверь постучали, я открыла. Стоявшая на пороге женщина взяла меня за руку и вывела на улицу. Прямо под проливной дождь. Мы пошли. Я промокла насквозь.

- Не переживай, - сказала мне женщина.

Дождь прекратился. Подул ветер. Я думала, он хочет обсушить мою одежду. Но он становился все сильнее, он сорвал мою одежду.

- Не переживай, - снова сказала женщина.

Она по-прежнему шла вперед.

Мы подошли к лесу. Деревья радостно протянули к ней свои ветки. Она рукой показала, чтобы я шла за ней. Я стала пробираться сквозь заросли, деревья царапали мое тело.

- Иди вперед, - сказала она.

Я шла. Было холодно, жгли царапины на теле. Мы подошли к реке. Я промыла свои раны.

- Плыви, - сказала она.

Я подняла голову, но не увидела ее.

- Куда? Я не вижу тебя!

- Плыви! - повторила она.

По отзвуку ее голоса я поняла, что она уже далеко. Я вошла в воду. Река мягко подхватила меня. Я плыла.

На берегу горел костер. Около костра сидела женщина. Я подошла, чтобы согреться. Она молчала.

- Куда мы приплыли?

Она молчала.

- Зачем ты привела меня сюда?

Она молчала.

Постепенно проснулось все вокруг. Послышалось ровное чириканье птиц, зашелестели деревья и травы.

- Я могу вернуться домой? - осторожно спросила я.

- Посмотри вокруг. Что ты видишь?

Я оглянулась, ответила на ее вопрос.

- Что ты чувствуешь? - спросила она.

Я ничего не чувствовала. Мне было легко.

- Ты дома. Отсюда ты отправилась в путешествие. Ты заблудилась. Нелегко было найти тебя. Ты скрывала себя чужими одеждами и чужими мыслями. Останься здесь. Ненадолго. Найди свою одежду, свои мысли. А потом снова иди. Твое путешествие интересно. Но старайся не терять своего в пути.

***

Скоро я опять шла.

В одно прекрасное утро проснулись вдруг мужчины и почувствовали, что все им не нравится. И девушка любимая какая-то уже нелюбимая и некрасивая, и все мешает, и погода не нравится. Решили они, не сговариваясь, что от девушек избавляться надо, поскольку они только и делают, что мешаются.

Проснулись в одно прекрасное утро девушки-красавицы, радостные да счастливые, потянулись губками алыми к своим возлюбленным и увидели... Увидели, что за ночь возлюбленных как подменили. Любви и нежности в них как не бывало. Сплошная грубость и хамство.

Не стали девушки-красавицы горевать да тосковать. Собрали они консилиум ученый. Стали корень зла искать, да волшебства всякие придумывать.

Долго ли, коротко ли совещались. Пришли к выводу, что напала какая-то бяка вредная на мужчин, да такая бяка, которая только им, девушкам и видна, а мужчины ее не замечают. Ходят, словно Кай с кусочком льда в сердце, думают, что вокруг все гадкое и противное.

Решение незамедлительно к девушкам в умные головки пришло! Найти немедленно все эти пакости, которые могут во всяких щелках да запыленных местах прятаться, и извлечь немедленно! Подумали девушки-красавицы, что коль удастся им от гадости избавиться, так любимые их опять станут сами собой и снова будут все счастливы друг с другом. А коль бяка не отступит, то все равно девушки-красавицы в убытке не останутся: женихов себе найдут лучше прежнего.

И приступили девушки красавицы к делу. Поганой метелкой все бяки из углов выгребли, все зеркала помыли, все шкафы почистили... Много дел переделали, и все с песней, и все танцуя!

Вот и солнышко стало ярче сверкать! И гроза вовсе не страшная, и ветер не такой уж порывистый, как раньше стало. И подставили девушки-красавицы Солнышку свои румяные щечки, и отдали умелому парикмахеру - Ветру - свои косы роскошные, а Воде свое тело шикарное. И стали еще прекраснее, чем раньше было.

Сидят на солнышке, разговаривают о чем-то, смеются...

А мужчины их тем временем солнышко яркое заметили, да по сторонам оглянулись. Все как будто не хватает чего-то. Все как будто рядышком нет чего-то теплого, нежного и бесконечно женского.

Стали они тогда своих девушек-красавиц разыскивать, да прощения за свои глупости просить. Девушки-красавицы, конечно, тоже покапризничали, чтоб примирение еще приятнее было.

И стали они жить-поживать да счастье свое холить и лелеять!